Низенький и тощий уполномоченный Увельского райкома партии Андрей Яковлевич Масленников колюче смотрел на хуторян и улыбался, уже и уже растягивая губы. Всё в нём было заострено: плечи, локти, колени, тонкие пальцы с крепкими чистыми ногтями треугольной формы, на лбу высокие залысины – отчего и голова казалась большой луковкой.

Поднялась Матрёна Агапова – высокая, осанистая, красивая, как с картинки:

- Да что вы спятили? Да кто ж захочет от своего хозяйства? Какая к бису коллективизация?

- Цыц, баба, наперёд мужики скажут, - повернулось к ней каменистое, прокалённое как кирпич, лицо Авдея Кутепова, безжалостные глаза сверкнули холодной голубой лазурью.

Матрёна смерила его презрительным взглядом:

- Чего ты сыцкаешь - сходи, коль не терпится, а то обгадишься. И что уставился на меня, как старый козёл на ракитник?

Собравшиеся развеселились. Однако, не надолго: общее настроение в толпе было сумрачное. Да и сама лужайка как-то поблекла – то ли от табачного дыма, то ли от вечерней сырости, то ли от комаров, тучей роившихся над головами. Отлетел куда-то в сторону свежий осенний воздух, яркий от синего неба, звонкий от птичьих голосов, ароматный от близких садов. На собрание стеклись всем хутором – и старые, и малые – сидели на траве, на принесённых лавках, взвинченные и умиротворённые, растерянные и сонные, лузгали семечки, с любопытством поглядывали на приезжего.

Неподалёку огрузший птицами лес кряхтел и вздыхал, как кряхтит и вздыхает покорный дед. Птицы же галдели живо и требовательно, как его внуки, приехавшие погостить. Это был шум природы, готовящейся к долгому зимнему сну. Знакомая с детства, всегда повторяющаяся картина лёгкой грустью трогало сердце Агапова Фёдора и делала его счастливым. Он желал птицам доброго пути и скорого возвращения домой.

- Вам что, товарищ, не интересно? Или вы уже всё решили для себя? Тогда скажите всем, – острый и настороженный взгляд уполномоченного колючкой прицепился.

Фёдор с неохотой оторвался от лесного очарования, взглянул на уполномоченного равнодушно, но твёрдо:

- С теми, кто руку не поднимет, что будет?

- Зря вы так: колхоз - дело добровольное.

- Добровольно -принудительное…

Масленников вздохнул, зябко пошевелил плечами, словно закутывался в исходящий с неба вечерний свет, подышал на вдруг застывшие пальцы:

- Кто ещё так думает?

Долго ждал, склонив на бок голову, потом разогнул затёкшую шею, положил руки на стол и укоризненно взглянул на Фёдора. Заскрипел старческим тенорком Яков Иванович Малютин, по уличному – Дуля:

- В складчину оно мне, кажется, веселей. Как говорится, и батьку отлупить можно. Да только так ли будет, как вы тут наговорили, мил человек. Вы уедите, мы – останемся. С чем?..

Синий засаленный пиджак сидел на нём мешком, латаные суконные брюки были в пыли и на ногах старые нечищеные сапоги. По всему видать – запущенный, необихоженный дед. Снохам или дочерям не люб, подумал Масленников, а вслух сказал:

- Правильно ты говоришь, дед. И не сомневайся: партией твёрдо взят курс на массовую коллективизацию сельского хозяйства. Не вы одни, вся страна организуется в колхозы: иначе не прожить.

Мужики закрякали, закивали согласно головами:

- Конечно, если трахтур вместо лошадёнки, то оно конечно… И клинья наши зачем?

Андрей Яковлевич безошибочно угадал настроение людей – сейчас они поспорят меж собой, поторгуются с ним и проголосуют «за» в большинстве своём – и победно взглянул на Фёдора. Тот, пожимая плечами, отвечал что-то сидевшей рядом женщине, так поразившей Масленникова своей недеревенской красотой.

С ближайшего подворья послышалась грустная негромкая песня: красивый голос выводил девичьи страдания – заслушаешься. «Нашла время», - недовольно подумал Масленников, но с удовольствием отвлёкся от общего гомона: дело было сделано, остались частности.

Между тем, на лужайке как бы сам собой, но, конечно, более для приезжего шёл неспешный разговор.

- Кричи, не кричи, а землю отдай.

- А много ль здесь потомственных? Большинство-то – целинники. Так что: власть дала, власть и взяла…

- А в колхозе как оно будет? Поглядим.

- Здесь житья не дадут, я, мужики на море подамся, на юг. Там, говорят, тепло круглый год, виноград и фрукты разные.

- Везде работать надо, - вклинился Масленников. – Труд, учит Маркс, из обезьян нас людьми сделал. А человек разумный машины создал, чтобы больше производить хлеба и товаров, чтобы богаче жить, чтобы детей растить сытыми и грамотными. Вы поймите, мужики, ну, нет у нас другого пути. То, что пушки не грохочут, это не значит, что война закончилась. Идёт она, проклятая, ежечасно, ежеминутно. Не смог нас мировой капитал силой сломить – зубы обломал, так хотят теперь буржуи задушить нашу свободную республику экономической блокадой. Не дают они нам ни хлеба, ни металла, ни машин. И не дадут: поперёк горла мы им. А значит, всё это мы должны создавать своими руками. И времени на раскачку нет у нас совсем: хлеб стране нужен сегодня. А что вы можете дать на своих клинышках со своими клячами? Хрен да маленько – вот что! Короче, кто не с нами, тот – враг, потатчик мирового капитала, с такими разговор будет особый.

Все вдруг разом обернулись на Ивана Духонина, собравшегося на юга.

- А я чё? Я о детишках своих радею? Я как все.

- Ишь ты, радетель, - усмехнулся уполномоченный, и все засмеялись.

Зацокал языком Авдей Кутепов, закачал головой:

- Такого клоуна и в нашу коммуну? Его ж в работники никто не возьмёт. На что он нам?

Борис Извеков поднялся. Лицо спокойное, взгляд разумный, внимательный. Его имя упоминалось на инструктаже в райкоме партии. Масленников с одобрением кивнул ему.

- Интересно, кого же ты, Авдей, кроме себя в колхозе видишь?

- Вот- вот, - обрадовался поддержке Духонин. – Сам-то давно хозяином себя возомнил? Твои ж тараканы ко мне на постой с голоду просятся.

Снова смех. Кутепов небрежно отмахнулся рукой:

- Вот так и соберёмся: убогий телом да хромой на голову, такое ж руководство изберём, так и работать будем.

И его реплику поддержали смешками. А Извеков будто от пощёчины отшатнулся, побледнел лицом и сел, ничего более не сказав.

«Эге, - подумал Масленников, - да тут не все ясно с руководством, а страсти чисто парламентские. С выборами стоит погодить, приглядеться. Как бы не провалить всё дело».

И будто по его сигналу какой-то парень крикнул:

- Солнце скрылося за ели, время спать, а мы не ели.

- Верно, мужики, чего воду толочь, - поднялся Масленников со своего места, - Давайте решать по главному вопросу. Будем в колхоз объединяться? Кто «за» - поднимите руки.

- Будем! Будем! Голосуем!

- На машинах пахать – не на пердячей тяге…

- Ты чего, дед, руку прячешь? Тяни.

- Подумать надо.

- Думай, а для какого хрена голову наращивал.

Чувствуя конец собрания, все зашевелились, повеселели. Колхоз назвали именем героя Гражданской войны Семёна Михайловича Буденного.

Ночевать Андрей Масленников напросился к Извековым.

- Наш ты мужик, Борис. И в райкоме помнят твои заслуги, к тому же грамотный, партийный. Быть тебе председателем колхоза.

- Нет, Андрей Яковлевич, не поддержат меня мужики. Я для них – человек пришлый, хозяин неважный. А к власти тут не мало охочих найдутся.

- Мы рекомендуем – поддержат.

- Тут подумать надо крепко: меня прокатят – я переживу, вашу рекомендацию похерят – гораздо серьёзнее.

- Ты прав: давай думать.

Сидели на крыльце после ужина, курили. Воздух пах зрелыми яблоками, навозом, осенним лиственным лесом. Где-то драчливо промычал бычок, чертыхнулся охрипший женский голос, хлопнула дверь – наверное, загоняли телка пинками в стайку.

- Своё – берегут, - сказал Извеков.

- Правильно берегут, и колхозное будут беречь.

- Сознание людей – это то, что труднее всего поддаётся переделки. Можно межи распахать, скот в одну стайку загнать, но убедить людей, что всё это имущество по-прежнему их, только в общем пользовании, будет не просто.

- Согласен, но для того мы с тобой и кончали университеты, для того и в партию вступили, чтобы увлечь народ, разъяснить, указать правильный путь. А тебе надо подниматься: ну и что, что искалечен – за народное же дело. Это надо понимать. Я вот поживу у вас денька два-три, порасспрашиваю мужиков, как они насчёт твоего председательства, надавлю немножко. Вообщем – поработаю. Ну, не можем мы, дорогой товарищ Извеков, такое дело на самотёк пускать. Не тому нас учит ЦеКа.

Холодок утра был влажным. Туман, ощутимо липкий у земли, поднимаясь, редел и расслаивался. Прогнали стадо. Из-за леса вынырнул медно-красный диск солнца, разбудил ветерок. Туман, цепляясь за лощины, потянулся прочь.

Десятка полтора хуторских мужиков вместе с уполномоченным вышли в поле обмерять колхозную землю. С холма в белом свечении неба открывалась широкая пашня. Тут и там приятно зеленела озимь. Мужики курили, кашляли и нещадно плевались. Иван Духонин успел уже потрудиться: локти и колени его одежды были испачканы жирной огородной землёй. «Наверное, зерно прятал», - с неприязнью подумал о нём Масленников. К обеду намерили три тысячи двести десятин.

- Ну вот, товарищи будённовцы, владейте, лелейте, богатейте. Садитесь-ка теперь за столы да пишите заявления в колхоз, чтобы честь по чести, всё по закону. Кто не грамотный – к Борису Извекову.

Авдей Кутепов, угадав минуту, завлёк уполномоченного к себе на гусятину. На похмурневшую жену тайком прицыкнул:

- Ты, кашу-то мешая, мозгой-то пошевеливай.

Украсил стол бутылкою и четырьмя стаканами. Разорвал лоснящегося гуся на добрые куски, уложил их в стеклянную узорчатую вазу, принесённую женой. Подошёл принаряженный Дмитрий Малютин, пропел с порога, завидев бутылку:

- Милый пей вино, как воду, только хум не пропивай,

Люби басеньких, хорошеньких – меня не забывай.

Авдей неспокойно хихикнул:

- Нечто ещё девками интересуешься?

- Зря смеёшься. Я девок завсегда любить буду. Любую заговорю. И товарищу приезжему – как вас по батюшке, не упомню – любую кралю присватаю. Девки и вино нужны, чтобы печаль снять.

Дмитрий поднял голову к низкому потолку. Лицо его преобразилось, словно бы потолка того не было, только даль небесная над всей землёй.

- За Россию! – сказал он строго и торжественно, - за колхоз наш! Хай процветают!

Масленников встал вместе с мужиками, выпил водку одним махом и стиснул пустой стакан до побеления суставов.

Закусив грибком и хлебом, Кутепов сказал:

- Да-а, девки у нас красивые. Хоть бабу мою взять. Ты, Митька, помнишь, как козлом вокруг неё скакал? Ой, помнишь, поди? Молодая-то она видная была…

Разговор их казался Андрею несуразным и по обстоятельствам, как бы несерьёзным. Тёмные они, думал он, инстинктами живут. Но то, что на хуторе они коноводят, ещё вчера подметил. И ещё тот, кто колхоз обязаловкой назвал, у кого жена такая писанка. Масленников хмыкнул сам себе – вот ведь какая тема бабская прилипчивая.

Хозяин выставил на стол новую поллитровку. Обняв за плечи своего приятеля, пропел:

- А нам бы подали, а мы бы выпили…

От его скрипучего пения, пьяного вида, водочного тепла и жирной гусятины Андрею захотелось спать.

- Чёрт, устал, засыпаю, - сказал он и засмеялся.

Дмитрий Малютин, ставший тоже хмельным, посмотрел на него затуманенным взором:

- Ты погоди чертыхаться. Святая вода ещё не кончилась, а потом мы на Гулянку пойдём. С тобой одна краля хочет познакомиться…

- Красивая девка, - подтвердил Авдей.

- Не то слово, - Малютин колыхнулся, как табачный дым от внезапного сквозняка, и, ткнув пальцем в пустой стакан, приказал, - налей.

- Мы ведь всё понимаем, - продолжал он, - тракторы, машины какие, вчерась ты говорил, всё же через вас… Мы уважим – нас уважат. Вперёд надо смотреть, в перстиктиву. Верно?

- Это ещё не скоро, - грустно сказал Авдей. – Сначала артель надо сколотить, чтобы без протиречи.. речитивых.. ретивых.. Тьфу, чёрт! Ну, чтоб врагов не было, элементов разных. Верно?

- С большим удовольствием за это выпью, - поднял Масленников стакан, ощущая себя самым трезвым в компании.

- Здравствуйте, - негромкий девичий голос заставил замереть поднятые стаканы. В проёме дверей стояло нечто стройное, красивое, улыбающееся.- Кому из вас следует показать хуторскую Гулянку? Вы все уже пьяны и опять налили.

- Ишь, ворчит, - кивнул на неё Малютин. – Ещё не охомутала, а уж норовит взнуздать.

- Ты, Александра, не ври, - Авдей поднялся, выпрямился и слегка качнулся на ногах. – Нет здесь пьяных, крепкие мы мужики.

Малютин одним глотком опорожнил стакан, хлопнул его на стол, легко скользнул из-за стола, подхватил Саньку Агапову на руки, притиснул к груди, проблеял нежно:

- Любушка-голубушка, расцвела красавицей, а соображений на грош…

Санька взвизгнула и тут же притихла. Он, наверное, стиснул её так, что она хрустнула вся и обмякла. Дмитрий поставил её на ноги, поцеловал в шелковистую светлую маковку, потом поддал ей легонько коленом под зад, чтобы вновь оживилась. Девушка оправила нарядное платье, тряхнула косой.

- Так что садись с нами и не кукуй, - сказал Авдей. – Выпей. Мы за вас, девок наших да баб пьём, краше которых нет во всей России-матушке.

- Про девок ничего не скажу – согласна. А вот мужики умом ослабли. Колхоз какой-то удумали. Чтобы бабами сообща владеть что ли?

Масленников дёрнулся, будто от пощёчины. Малютин крякнул, хлопнув себя по мощным ляжкам, Авдей вскочил из-за стола:

- Ты, Санька, язви тебя, за языком следи. А лучше помалкивай, раз бог ума не дал. На-ка, выпей с нами..

Налил и подвинул гостье стакан. Она скромно прошла и присела за край стола напротив приезжего. Андрей заметил, что икры у девушки плавные, невыпирающие, колени закруглённые, оглаженные, щиколотки изящные, тонкие. Не было её на собрании. Вспомнил: наверное, певунья вчерашняя.

- Мудрецы плешивые, - со вздохом сказала она, беря стакан в руку.

И опять уполномоченный в её словах услышал намёк на высокий свой лоб с залысинами. Он уже стал побаиваться этой языкастой хуторской девахи. Но, чёрт, как красива! Насупился и надолго отстранился от застолья.

- Дядь Мить, спой, пожалуйста, - попросила Санька.

- Что тебе спеть, душа-красавица? Хочешь про любовь нескончаемую?

- Спойте, - закивала головой, но взглянув на приезжего, вспыхнула вдруг, неловко толкнула стакан и ойкнула. Андрей стакан удержал, не дал ему упасть. Недопитая Санькой водка всё же выплеснулась и залила им обоим пальцы.

- Любовь, да ещё нескончаемая, - хохотнула она, доставая вышитый платочек. – Кому она нужна?

- Не скажи. Любовь нужду затмевает. – Дмитрий облокотился о стол, подперев кулаком щёку, открыл щербатый рот и запел удивительно чистым и приятным баритоном.

Масленников, слушая, откинулся на спинку стула и под столом рядом со своим увидел гладкое, как шёлк-атлас, розовое колено, и уже не в силах был оторвать заворожённого взгляда.

Зашевелились занавески в горницу. Не прерывая пения, Дмитрий поднялся и прошёл туда и, скрывшись, допел до конца. Когда голос его смолк, послышались восторженные восклицания хозяйки, звук отчаянного поцелуя и деловитый треск пощёчины, будто вяленую рыбу разорвали пополам.

- Эй, вы, там, - всполошился Авдей и тоже скрылся.

Санька посмотрела приезжему в глаза и поднялась.

- Я провожу, - засуетился Масленников.

Сразу за околицей начинался лес. Санька подняла Андрееву руку, прижала к сердцу, от такого движения её левая грудь приподнялась, округлилась туго:

- Тут у меня ноет. И не знала, что у меня сердце есть, и не думала. Мама говорила, заноет – тогда узнаешь, и места себе не найдёшь в беспокойстве, придёт время. Тебя как зовут-то? Все на «вы» да на «вы», а ты ведь молодой, только лысый немного. Чего молчишь? Имя-то у тебя есть?

- Андрей, Андреем меня зовут. – Масленников тщетно отводил глаза от Санькиной груди. Сердце её билось под его ладонью сильно и требовательно. Уполномоченный моргал, а его взгляд тайком шмыгал в вырез платья.

- Если бы вы, мужики, могли понимать хоть вот столечко,.. – Санька вздохнула, выпустила его руку. – Или хоть бы догадывались, о чём девушки мечтают.

Андреева рука скользнула вниз по её упругому боку, но тут же поднялась, чтобы самостоятельно обхватить девушку за талию, притиснуть грудь в грудь. Санька сделала полшага в сторону и даже не заметила, что увернулась. Наверное, есть у женщин такой внутренний рефлекс, когда душу жжёт одно желание, а тело играет свою игру. В этот момент Масленников будто увидел себя со стороны: рядом со стройной девушкой – низенький, тощий, сутулый. «Боже, какой хорёк», - мелькнула отрезвляющая мысль. Только случай сослепу иль впотьмах мог свести их вместе. Он перевёл дыхание, воздух спасительно вошёл в лёгкие. Вытер о пиджак мокрые ладони, рванулся целоваться, но споткнулся и сконфузился.

- Я тебя поцеловать хотел.

- И больше уже не хочешь? – засмеялась Санька и легко увернулась от его рук.

Платье на ней жило как бы само по себе, со своими складочками, выточками и цветочками, но с одной только целью – сделать девичью красоту ещё более нестерпимой.

- Слышь, давай рядом посидим: тяжело мне на тебя сзади смотреть. – Андрей чувствовал, что если не заговорит, если не отвлечёт себя от разбушевавшегося желания – бросится на девушку и наделает непоправимых глупостей. – Это ведь случай, что я попал на ваш хутор, а не в какую другую деревню… Никогда бы не узнал тебя, не выпала б мне встреча с тобой…

- А ты меня и не узнал ещё…

Масленников зажмурился от такого, как ему показалось, откровенного намёка, головой потряс и кулаком себя по лбу ударил, выбивая остатки хмеля. Остановил Саньку за локоть:

- Посидим, а?

- Где посидим? – спросила она ласково.

- Да хоть вот здесь.

- А зачем здесь сидеть, скоро гулянка начнётся? - девушка заглянула ему в глаза.

Андрея снова бросило в жар, вмиг вспотели ладони. Его руки рванулись её обнять, а ноги против воли подогнулись, и он бухнулся на колени, уткнувшись носом в подол. Санька положила на угловатый затылок тёплые ладони и прижала его голову к своим ногам. Его руки шмыгнули под подол платья. Кожа девичья нежная, страшно поцарапать. Из глаз Масленникова потекли слёзы умиления, не замечаемые им, как дыхание, освобождая его душу от недоумения, растерянности, страха и стыда. Санькины ласковые пальцы приподняли его голову, её губы коснулись лба, глаз, щёк, добрались до его губ. Масленников чувствовал в её ласках какое-то настойчивое указание для себя, но понять никак не мог: в маленькой плешивой голове ликовала любовь, сотрясая всё тело…

- Ну что? – спросила она, отстраняясь. - Пойдём?

Сбитый с толку, сморенный, растревоженный и влюблённый, он разволновался от нестерпимой потребности говорить, но молчал и смотрел на неё по-собачьи виновато.

- Чего ты? – спросила Санька едва слышно.

На полянке у околицы уж собралась молодёжь. Хрипела старая гармонь, косячок сухих листьев шелестел под ногами танцующих, забивался в жёсткую траву. Увидев приезжего под руку с Санькой Агаповой, гармонист заиграл вальс. К Масленникову подошла круглолицая девушка, и они единственной парой закружились на полянке. Поглядывая на Саньку, Андрей прижимал к себе партнёршу осторожно, как обряженную ёлочку.

Гармонист вальс оборвал, заиграл «Барыню». Вмиг в кругу стало тесно. Девчата, повизгивая, закружили подолами. Парни шваркнули кепки оземь, пошли вприсядку. Они рвали влажную землю кованными каблуками, выкручивали с корнями траву в замысловатой лихости плясовых коленцев. А когда утёрли мокрые лбы, гармонист заиграл новую мелодию. Санька потянула Масленникова в круг. Её пальцы больно впились ему в плечо, она вся прижалась к нему, плоско и сильно, слегка повиснув на нём. Сказала тихо с обидой и угрозой:

- Не смей, слышишь, не смей танцевать с другими.

Андрей улыбнулся.

Прощались в темноте возле её дома. Чтобы оторваться от желанного и покорного тела, Масленников втянул в себя холодную струйку воздуха, сложив губы трубочкой, потом судорожно хватнул его, словно муху хотел схватить на лету, как щенок, лязгнув при этом зубами. Отдышался и прохрипел:

- Ну, я пошёл.

- До завтра, милый.

Его поджидали. От плетня отделилась тёмная фигура и молча бросилась на Масленникова. Защищаясь, Андрей ткнул противника локтём в лицо. Удар получился хрустящий. Нападавший упал, отплёвываясь и матерясь. Масленникова тут же окружили парни, чуть ли не все, кого он видел на гулянке. Страх стальной рукой схватил его душу, замутил сознание. Они сейчас забьют его до смерти. Холодный пот шибанул по всему телу. Машинально он сунул руку в карман в поисках носового платка, и вся компания дружно отпрянула.

- Берегись, робя, щас палить учнёт!

Масленников овладел собой и обстановкой:

- Идите парни по домам. Я вас не видел, вы – меня. Будем считать, шутка не удалась.

И лежащему:

- Ты как, сам идти сможешь?

Тот поднялся, отхаркиваясь, размазывая по щекам кровь:

- Псих, ты мне носапырку сломал.

- Ну, прости друг, бывает. Главное, чтоб до свадьбы зажило.

Парни гурьбой пошли прочь, а у Андрея ещё долго не унималась дрожь в ногах.

До полудня следующего дня Масленников принимал от мужиков заявления в колхоз, писал таковые за безграмотных. Приметил, что к Извекову с такой просьбой никто не обратился. «Эге, брат, да не любят тебя на хуторе-то. Как председательствовать будешь?». И почему-то в памяти сразу всплыло кирпичное лицо Авдея Кутепова.

С теми, кто не спешил в колхоз, решил побеседовать лично.

Фёдор Агапов под навесом строгал доски. Отряхнув стружки, свернул и закурил самокрутку, смотрел на визитёра долго, дремотно, будто отдыхал взглядом на дураке.

- Рабочий лучше мужика живёт: времени больше свободного. Для того и создаются партией колхозы, чтобы уравнять труд в городе и селе. Отработал смену в поле иль на ферме – отдыхай культурно, развлекайся. А у частника, ну что за жизнь? Утром он в делах, днём в работе, вечером в заботе…

- А ночью? – почти не разжимая губ, спросил Федор.

- А ночью пьёт и бабу бьёт.

Самоуверенность оседлала Масленникова, как ощущение грузной, но полезной ноши. Он глубоко затянулся напоследок, затоптал окурок и уселся на колодину. Агапов усмехнулся. Усмешка скользнула по губам и спряталась в глазах. Скрипнула калитка, вошёл Иван Духонин.

- У тебя гости, Кузьмич? Не вовремя я. В другой раз..

Руки будто бы назад потянулись калитку отворить, а ноги уж несли его под навес.

- Теперь как, товарищ дорогой, кто в колхоз не войдёт, тех под корень топором?

- Откуда вы такие? – Масленников покрутил головой, отвечая Ивану и поглядывая на Фёдора, - Из какого тёмного болота? Нечто не уяснили, что для вас всё делается, в ваших интересах.

- Может это и так, только не хочется мне на Авдюшку Кутепова работать: не радетель он, горлохват и проныра. Высунуться хочет, а соображений ни на грош.

- Ну почему Кутепов? – смутился Масленников. – Не люб – избирайте другого.

- У нас половина хутора Кутеповы и степенных ни одного, все ёрные, как Авдюшка.

- Задохнётся он от своей жадности в колхозе, - сказал Федор и взялся за рубанок. – Посинеет и зенки на дармовщину повылазят.

На другом конце хутора шёл иной разговор.

- Думаю, он её только щупал, - делился своими сомнениями с Дмитрием Малютиным Авдей Кутепов.

- Не думаю, - увещевал тот, - Он её на десяток годов постарше – неужто не уговорит? Да и девка порченая, что ей терять?

Будто устыдившись, продолжил:

- Безотцовщина, чего ты хочешь? Думаешь, Тимофеевне легко их одной тянуть. Ты вон сколько раз в день в чугун со щами заглядываешь? Не считал? А у них и такого не бывает.

- Будто бы. Ври больше. Даст им Фёдор голодать, как вол пашет. Поди гусятину с бараниной почаще нас с тобой лопают. Санька вон, как краля наряжается. С каких щей?

- Санька – девка правильная, в корень смотрит и любовь зрит. Я вот мекаю, нет ей на хуторе жениха. Так что уполномоченный – это самое то, и Санька его не упустит.

- Ну, поглядим-посмотрим: крючок он заглотил, теперь ба не сорвался…

Широколобая, тяжёленькая и крепкая, с веснушками на щёчках возле носика, со светлыми кудряшками и тёмными ресничками двухлетняя дочка Леночка забавлялась у Фёдора на коленях.

- Смешно дураку, что рот на боку, - ругала Матрёна только что ушедшего Ивана Духонина. Взглянула на мужа, и нижняя губа её задрожала, потянулась к побелевшему кончику носа, но не заплакала, а, пересилив себя, спросила певучим грудным голосом:

- Ты что ж, решил покориться? Только знай, в колхоз ваш я не пойду. Возьму Леночку, и … куда глаза глядят.

Фёдор хохотнул, как прокашлялся:

- Пронырливый парень, этот уполномоченный. Не смотри, что весу в нём с барана, дерьма может навалить на целое стадо, – и задумался, оставив жену одну с её сомнениями и переживаниями.

Масленников в ту минуту шагал к Борису Извекову, думал о Фёдоре и завидовал ему, его красивой жене, трудовой, спокойной и обустроенной жизни. Вспоминал свою. Отец у него был добрым, мягким, пьющим человеком. Мать – сварливая, хвастливая, захлёбывающаяся в своих бесконечных и бессвязных скороговорках, причитаниях и всхлипах. И никто никогда не мог понять, о чём она плачет. Лишь только открывала рот, она тут же начинала давиться словами, рыданиями и ещё чёрте чем. Отец умер однажды, не дослушав её брани. Сестра его, приехавшая на похороны, покачала головой:

- Любимцы богов умирают молодыми.

И с тех пор Андрей, подмечая в себе материнскую разносистость, не пытался сдерживать себя, боясь быть похожим на отца…

- Санька, - укоряла Наталья Тимофеевна дочь, - Был бы жив отец, как бы он посмотрел на тебя, беспутную?

- Если бы он был жив, я бы с приданым была, и забот о женихах не было. А теперь кто меня с голым задом посватает? Такой же беспартошный, чтобы всю жизнь спину гнуть и сдохнуть в землянке.

- Что же ты всё со стариками вяжешься? Ведь обманут.

- Молодые-то на эти дела проворнее. А приезжий и не старый вовсе, только серьёзный очень. С собой звал. Вот возьму и уеду….

К непогоде, должно быть, разыгрался ревматизм у Бориса Извекова в прострелянных ногах. Управившись по хозяйству, он залез под стёганное одеяло и молча страдал. Андрей Масленников, завершив свой обход по хутору, шумно ужинал с Варварой Фёдоровной. Разговор коснулся семьи Агаповых.

- Странное дело, у такого тёмного типа такая развесёлая и понятливая сестра. А что, хозяюшка, ежели вас сватьей попрошу быть – пойдёте Александру сватать?

Тупая боль в конечностях захлестнула голову и превратилась в лёд. Борис поднялся с кровати и двинулся на гостя, больной, серый, с округлёнными, остановившимися глазами и вздутой шеей.

- Повтори! – прохрипел он.

Андрей Масленников попятился от него, окаменев лицом, одинаково готовым и к улыбке, и к гримасе ярости.

Ещё владела собой Варвара Фёдоровна.

- Да вы что, сынки, нашли из-за кого петушиться. Да она - дурёха деревенская и тебе не пара, Боря.

И вдруг поняла, что ляпнула что-то такое, что могло не понравиться уполномоченному. Тот смерил её яростным взглядом. Борис взял со стола кухонный нож. Варвара Фёдоровна, взвизгнула и откинулась на стену в обморок, забыв закрыть глаза.

- Что у вас было? – Борис еле шевелил онемевшими губами. – Впрочем, если ты сейчас скажешь хоть слово о ней, я тебя убью. Лучше уходи.

Андрей выскочил из-за стола, привычно сунул руку в карман брюк:

- Остынь, мужик.

И более спокойно и твёрдо сказал:

- Тут всё в порядке: она уедет со мной. Мы так решили, а ты, видать, не только на ноги – на голову больной. Убери нож, я сейчас соберусь и уйду.

Ссора с Борисом Извековым расстроила Масленникова, расстроила и его планы. Каков Отелло! Псих недостреленный! Нужна новая кандидатура в председатели, это было ясно. Вновь из глубин сознания всплыл кирпичный облик Авдея Кутепова. Ведь это паук, оплёл Андрея сетью интриг. Всё-всё тонко рассчитал. Поссорил его с Извековым, тем самым кандидатом в председатели колхоза, которого рекомендовал райком. Спутал с Александрой, сестрой кулака Фёдора Агапова. И теперь, как не крути, он и есть единственный кандидат в председатели, которого, впрочем, и без рекомендаций здесь изберут большинством голосов. Станет он председателем и Андреем Масленниковым, инструктором райкома, вертеть будет как пешкой, потому как очень много про него знает такого, что партией не прощается. Хотелось выть и кусать локти. Но должен быть выход. Думай, Андрей, думай.

Идти было некуда, и ноги привели его на гулянку.

На знакомой полянке уже толпилась молодёжь. Парни гурьбой курили, с опаской покосились на приезжего. Девчата, поджидая гармониста, разучивали какой-то модный танец. Александры Агаповой не было. Андрей развязно подошёл к девушкам.

- Дарю, - прикрепил на кофточку одной из них раскалённый лист осины, ощутив под пальцами упругость груди. Из девичьих глаз брызнули фонтаны ликования.

- Научите, - сказал он.

- Давайте.

Девчатам нравились его смелость и обходительность. Взяли уполномоченного с двух сторон за руки. Одаренная им сказала:

- Парами не обязательно. Два нажима на одну ногу с припаданием, - Она показала. – Можно вперёд, назад, с поворотами. И за руки держаться не обязательно. Начали.

Движения оказались лёгкими, похожими на игру. Были в этом танце свобода, веселье, азарт.

Показалась Санька. Андрей помахал ей рукой. Девушка рядом потупилась, чтобы скрыть укор и зависть, самовозгорающуюся в её глазах, и поджала губы. Масленников сильнее пошёл ногами, и правой, и левой, и с поворотами, топнув и хлопнув себя по бёдрам, замер перед Санькой.

- Во как!

Дни стояли ещё тёплые, но земля уже остыла, а ночи начинались и заканчивались туманами, которые выползали из глубины леса. В тот вечер небо обложило хутор мелким, нудным, моросящим дождём. Андрей завлёк Саньку к кособокому дому Авдея Кутепова.

- Ну, нельзя нам в избу, пойми Авдей Спиридоныч, - шептал Масленников хозяину, оглядываясь на Саньку. – Не расписаны мы, слухи пойдут. Ну как в районе узнают. Ты и сам того, языком-то не очень.

- Могила, - сказал Авдей, провожая гостей в малуху.

- Ты не думай, я не вертопрах какой. С Александрой у нас будет всё честь по чести, а ты будешь посаженным отцом на свадьбе.

- Рад за вас, молодых. И свадьбе буду рад.

Ушёл, вернулся с керосиновой лампой, закусками на тарелке, прикрытой полотенцем. – Отдыхайте.

В малухе было тепло и сухо. Андрей потянул Саньку на широкую кровать.

- Нет-нет, мне нельзя, - смутилась девушка. – Я лучше пойду. Проводишь?

- Что сегодня с тобой? – расстроился Масленников.

- Я теперь больная.

- Вот так новости! – растерялся он и отступил. Вдруг догадался. – Дура! Так бы и говорила: больная по-женски. Ну, хорошо, айда так полежим.

Он прибавил в лампе огня и затянул Саньку на кровать.

У неё были ровные белые зубы, припухлые губы, мохнатые детские ресницы и серые, чуть насмешливые, глаза.

- Меня, Шурочка, на вашем хуторе уж дважды пытались убить.

- Ой! Да ты что? – она подняла голову, подперев её рукой. Другая рука нежными пальцами гладила его шею.

- Вчера кавалеры твои, а сегодня Борис Извеков, твой контуженный на голову воздыхатель. Но, видишь, я жив. Умереть легко. Перестань дышать и лежи спокойненько.

Он смотрел на Саньку задумчиво и вдохновенно.

- А вот жить для дела, жить и бороться вопреки всему – это всегда тяжело. Не бойся – живи!

Он обнял её тёплые плечи, притянул к себе. Целуя, пытался запустить руку под подол, расстегнуть на груди кофточку, но Санька после упоминания о Борисе Извекове построжала, каждый раз останавливала его и смотрела не то чтобы с упрёком, но как-то неодобрительно.

- Что ты, милая, жмёшься?

На улице моросил всё тот же нудный дождь, и хлюпала под ногами размокшая земля. Прощаясь у её дома, Андрей выдохнул Саньке в лицо:

- Ох, и будет у меня хлопот с твоим братцем.

Семья у Авдея Кутепова оказалась многочисленной – где только прятал прежде? Пригласив уполномоченного завтракать, хозяин сел во главу стола, обвёл домочадцев строгим взглядом, произнёс глухо:

- С Богом!

Андрей вдруг почувствовал, что прежнего подобострастия перед ним у Авдея уже нет. От этого тревожно засосало под ложечкой.

Санька Агапова с утра не находила себе места, на каждый стук и бряк вздрагивала, оборачивалась к двери или бросалась к окну: кто идёт? К полудню страх и обида переполняли душу – обманул! Не развеселила и случайно подслушанная сцена. Заглянул соседский парнишка.

- Мишка! – Нюрка, младшая сестра, потащила его в чулан. – Молодец! Здорово, что ты пришёл. Знаешь, почему здорово? Потому что мы с тобой ещё не целовались. Последнее время меня стало тянуть целоваться. Я почти со всеми мальчишками перецеловалась, один ты остался. – И снова ткнула кулачком мальчишку поддых.

Тот охнул и сдался.

Мишкина мать, перехватив Наталью Тимофеевну у колодца, жаловалась:

- Как я измучилась! Мой-то вбил себе в голову и твердит: бросим всё – уедем на юг. А не поедешь, грит, один умотаю. Это, Тимофеевна, твой сын его подбивает.

- Причём тут Федя? Ты Ивана в коротком поводке держишь, вот он и взбрыкивает. А не зря люди говорят: привязывай козла на длинную верёвку, не то вместе с колом убежит. А мой сын не ходит чужими дорогами, за это я им и горжусь.

- Да кабы знать, которые наши-то, - ответила Марья Духонина усталым, охрипшим от ругани голосом. Взор её уходил в запредельную даль.

- Я думаю, - сказала она, - если скромно, не выпячиваясь, работать, то и в колхозу можно жить.

- Так ведь, действительно, кабы знать…

Женщины увлеклись разговорами о бедах своих, а шустрый воробей скакал и чирикал на дужке ведра и, как бы ненароком, ляпнул в воду белое пятно. Тут его и прогнали.

Андрей помнил об обещанном сватовстве, но дела цепко держали его и вели мимо Санькиного дома. Разгадав планы Авдея Кутепова, он решился на ловкий, как ему казалось, политический ход. После завтрака он пошёл к Фёдору Агапову и, начистоту выложив свои сомнения, предложил тому возглавить колхозное правление. Упрямый мужик отказался, не долго размышляя.

- Но почему? – Андрей был раздосадован и удивлён.

- Совесть будет спокойнее.

- Значит, ты из тех, которые с чистой совестью? Небось, в сундук прячешь, нафталином пересыпаешь? Знаешь, что на твоих похоронах скажут? «Ушёл от нас человек с чистой совестью, можно сказать, с неиспользованной».

Масленников буравил Фёдора почти ненавидящим взглядом.

- Похвальна твоя скромность, товарищ Агапов. Но и не надо мне свою совесть выпячивать – на бахвальство смахивает.

- Тебе-то что за дело?

Воробьи в лужице во дворе устроили купание, прощаясь с погожими деньками. Браво скакали в воду, выпрыгивали на бережок, дружно отряхивались и желали чего-нибудь поклевать. Мужчины молчали, угрюмо посматривая на них, думая каждый о своём.

Иван Духонин тут как тут, вошёл с огорода.

- Что для русского человека сладостнее задушевной беседы? А вы молчите, как две буки.

Масленников, вспомнив имя балагура, буркнул неожиданно:

- Иван, тебя баба бьёт?

- Было, - признался Духонин и смутился, почесал лоб.

- Весёлый ты мужик, Иван, прямой, искренний, только бабой сильно запуганный.

Такой поворот Духонину не понравился. Никем он вовсе не запуганный. Он кому хочешь может сказать, что захочет, и за словом в карман не полезет. С чего это товарищ уполномоченный так подумал? Но Масленников не давал ему времени на оправдания, сыпал вопросами:

- Детей у тебя много?

- Три, - Духонин показал три пальца с большими и грязными ногтями.

- И куда ты с ними надумал? Как прокормить правишь? Встречал я таких, что в город от коллективизации подались. Специальности никакой – рады самой грязной работе. Жилья нет – в землянках ютятся, кому повезёт – в бараках. Спрашиваю: «К этому стремились, мужики?» А они плечами пожимают: «Не в ентим дело».

- Дак и не трогали бы их на своей-то земле, - глухо проговорил Фёдор, и растерявшийся было Иван энергично закивал головой.

- Устал я с вами, мужики, - устало сказал Масленников. – Вы чисто как телята, тыкаетесь, тыкаетесь и всё мимо ведра.

- Это вы нас хотите в овец записать да в одну стайку согнать, чтобы стричь гуртом, - голос Фёдора накалился.

Масленников кинул в него пронзительный взгляд, хотел было сказать о том, что иным место не в стайке, а на бойне, но сдержался, досадливо покривившись. Повернулся к Ивану.

- Везде теперь в почёте коллективный труд и отдых. Новые хозяева фабрик и заводов новые традиции и празднества устанавливают. Дружно живут, душа нараспашку. А вы от зависти к соседу желчью исходите.

- А ты бывал на деревенском-то празднике? – Духонин переживал свою обиду и безуспешно подыскивал слова и тему, чтобы «отбрить» приезжего.

- Бывал, бывал, - отмахнулся Масленников и доказал. – Когда по утру то одна молодуха выскакивает из дома с подбитым глазом, то другая. Весело и громко так объясняют: «Я, подруженька, в темноте вчера как о сундук ударилась». «И я, и я, только о печку». И мужики поцарапанные ходят, гадают: «Кум, ты случаем не помнишь, как это я удосужился?» И всем весело. Все друг дружку жалеют, целуются. Удался праздник!

И Фёдор, и Иван ухмыльнулись, отдавая должное Андрееву остроумию.

Баба с красными, словно ошпаренными коленями, мыла крыльцо. Увидав проходящего мимо уполномоченного, заохала, заахала, замахала руками, выскочила на улицу.

- Усовестите вы его, прицыкните… Он ведь пужливый. Так для виду хорохорится.

Заметив недоумение в глазах Масленникова, представилась:

- Марья я, Ивана Духонина…

- Ага. Кто это вам сказал, что принимаются в колхоз только мужики? Пишите заявление, мы вас примем, а он пусть катится ко всем чертям.

Марья отступила на шаг, прикрыла рот ладонью, округлив глаза. Наконец сообразила:

- Да чтоб у него брюховина присохла к горбовине. Я так и сделаю, а он нехай едет на свои юга…

«Пора кончать эту канитель» - думал Масленников, шагая к дому Авдея Кутепова.

А. Агарков. 8-922-709-15-82

п. Увельский 2006г.