Отрывок из книги "Контрольная глубина".

Реалистическая проза, жёсткий юмор.

Будоража морскую душу, звон аварийной тревоги зазубренными лезвиями звука резал замкнутое пространство субмарины. Только спасительный бег и выламывание крепкими лбами корабельных переборок, могли спасти моряков от этой заразы - острой акустической пилы.

– Аварийная тревога, бего-ом!! – Оськин, махая в воздухе увесистыми кулаками, поторапливал молодых матросов, – Если вы лодку угробите, я вам всем фанеры проломлю! – вопил он.

Похоже, ситуация начала выходить из-под контроля. Поступление воды в четвёртом отсеке усилилось и в какой-то момент ГОНы перестали справляться. А вода всё прибывала и прибывала... Вероятно, в этой ситуации людей могло спасти только срочное всплытие на перископную глубину. Но ведь боевая задача не выполнена... Парни в робе подводников, поднимая ветер в отсеках, неслись через всё судно. Открывая и закрывая за собой переборки, они больно бились локтями и головами о корабельное железо.

– Не успели! Опять не успели, духи! – здоровенный турбинист тряс своими "командирскими" перед носами построенных в ряд бойцов, – Вы все – все у-то-ну-ли!! По новой, бегом! Будете летать, как пчёлки, пока не уложитесь в нужное время! Считаю до ста! Уже девяносто девять!

Бойцы снова испуганно неслись вперёд, сотрясая искусственный воздух грохотом крепких ступней, одетых в кожаные прогары . Точнее назад, к корме, для того чтобы достигнув оной, пулей помчаться обратно, в четвёртый.

– Нет, Бобёр, ты это видел?! – Оськин посмотрел на своего верного друга и тяжело перевёл дух. От шестикратной дозы обеденного вермута и недосыпания его глаза были лиловыми, – Мы такими сонными и тупыми не были! Эти хитрые лисы хотят надуть нас! – остро, в стиле Вестерн, пошутил он.

– Остынь, старик, не стоит так кипятиться, – Сергей, подхватив киношный сарказм друга, достал предполагаемую сигару и сунул её себе в рот, – А то ты щас начнёшь проверять их прочные корпуса на герметичность... знаю я тебя!

Оськин в бешенстве выкатил глаза:

– Да я их... они меня уже достали! – скатился он с темы, – Совсем шевелиться не желают. В наше время такого не было! Вот как их раскачать? Трогать их нельзя, а кроме кулака они ничего не понимают. Шарик! – громко позвал он старшину второй статьи Шарова, длинного, как каланча связиста. Моряк, не спеша, вальяжной походкой шествовал с набором "вечерний чай" в руках.

– Чего тебе?

– Может, хоть ты моих турбинистов потренируешь? Надоели они мне. А если что – так и шило с меня!

Связист, что-то кумекая, повращал своими круглыми, немного навыкате, глазами:

– Нет, зёма , уволь, достало меня тренировать ваших турбинёров. Сами их гоняйте, а шило для протирки носов у нас и у самих имеется, – и он прошествовал далее, но остановившись у переборки, обернулся и удивлённо вздёрнул брови: – А чего ты их не в корме тренируешь, а здесь – в четвёртом?

– Как чего, чего? – виновато улыбнулся Оськин, – Тут, э, камбуз ... поближе! В смысле, не подумай чего плохого – это чтобы провинившиеся бойцы кокам картофан помогали чистить и посуду мыть... Не отходя от кассы.

– А, ну-ну...

Бобров закатился громким заливистым смехом.

– А они сюда на доклад бегают! – внёс он поправку, – А в корме у них экзамены Жанбырбеков принимает...

– Корефан, ты заметил, что у нас на корабле кадр на кадре сидит и клоуном погоняет? – путаясь в словах и поговорках, упёртый Оськин никак не желал сдавать своих амбициозных позиций. Он деловито оперся локтём о ракетную шахту и, глядя на уплывающую вдаль спину Шарова, обиженно насупился.

– Заметил... – тяжело вздохнул Сергей и чуть заметно покачал головой.

Едва он успел договорить, как переборка со звоном распахнулась, и наружу посыпались взмыленные лица тренирующихся бойцов. Оськин, вздрогнув от грохота, похожего на обрушение Берлинской телебашни, недовольно обернулся.

– Вы чего тут носитесь как угорелые?! – крикнул он и снова построил свой взвод в один ряд, – Хотите кого-нибудь убить??

– Олег у тебя чего, крыша потекла что ли? Это ж ты их гоняешь!! – шепнул другу изумлённый Сергей. Он ошарашенно смотрел на Оськина, не думая в этот миг о правилах и этикете открывания переборочных дверей.

– Да помню я, ещё не рехнулся! Если б ты стоял в этот момент у переборки – точно бы насмерть прибили! – полуобернувшись, тоже шёпотом ответил Оськин, и добавил громче, обращаясь уж е к команде турбинистов: – Вы там по пути отдохнуть случайно, не присаживались? Опять не уложились в полторы минуты. Вот скажите мне – чего мне Шутову докладывать??

Оськин быстрыми тычками огромных кулаков в груди, повалил весь взвод на пайолы , прямо между ракетных шахт. С некоторых пор подобные меры стали пределом покусительства на честь и достоинство бывших гражданских лиц. Офицеры повсеместно заставляли молодых бойцов докладывать – "стучать" на своих более сильных обидчиков, и волна показательных посадок, прокатившаяся по побережью Тихоокеанского флота, с головой накрыла недобрые порывы старослужащих матросов, не позволяя им всерьёз распускать руки. Чистка армии и флота шла полным ходом. О неуставных взаимоотношениях, прозванных на флоте годковщиной, уже никто не поминал даже всуе. Но такое могло показаться только со стороны, и только на первый взгляд...

– …Слушать сюда, воины! Четвёртый отсек вы уже условно утопили, своего товарища, стоящего с противоположной стороны переборки – убили... Условно. С чем мы вас и поздравляем! – продолжал он своё обращение к молодому пополнению, когда пополнение успешно поднялось на ноги: – А посему – быстро запомнили следующую вводную: поступление воды в машинном отделении девятого отсека!

– …Стоять, куда рванули! Вот же кони педальные! Слушаем и внимаем. Это будет для вас мой последний контрольный инструктаж! Значит так: идёте к месту аварии, точнее скачете галопом, берёте шансовый инструмент, точнее хватаете, и вперёд – устранять течь!

– …Согласно высочайшего указа мичмана Шутова от второго декабря сего года, с этой минуты вы полностью переходите в распоряжение нашего флагманского маслёнщика, господина Рюмина! – сделал объявление бессовестный обманщик и лгун, переложив, таким образом, ответственность за обучение на неокрепшие плечи полторашника Рюмина.

Затем, немного подумав, он дал строю последнее решающее напутствие:

– Так что, духи, если в процессе борьбы с жидким солёным врагом возникнут какие-нибудь вопросы – обращайтесь к вышеуказанному специалисту, он вам всё и объяснит! На всё про всё вам – три секунды. Время пошло́! Уф, – он перевёл дух и посмотрел на наручные часы, – А то всё Оськин да Оськин, пусть и полторашники булками подвигают... Ну, всё, регламент, то бишь – вечерний чай!

В столовой четвёртого ракетного отсека из стены торчала небольшая камера, сливающая визуальную информацию в центральный пост. Завесив ветошью это новейшее чудо пракомпьютерной видеотехники - Бобров и Оськин разложили на баках все, что требовалось для совершения священной церемонии "вечернего чая": нарезанный хлеб, сгущёнку, печенье, колбасу и конечно же красную икру...

Как это бывает, при появлении чего-то священного, начинают являться и святые. Сарафанное радио сработало чётко, быстро и, главное, выборочно: акустическая информация о вечернем чаепитии, засекреченными вибрациями коснулась только нужных, настроенных на правильную частоту ушей. Переборки четвёртого отсека захлопали чаще прежнего и годки со всей субмарины, словно пчёлы на мёд стали слетаться в столовую личного состава. Импровизированным вестовым тут же сделали молодого кока, резво шныряющего из кухни в столовую и обратно. Сын щедрой, солнечно-фруктовой Согдианы попытался возразить, ссылаясь на своего старшего товарища – дескать, нэкогта – плёв нада готовить! Но его глаз и грудь тут же засветились внушительными синяками, а не в меру вспыльчивый кок – его старший товарищ-земляк быстро присоединился ко всеобщей трапезе.

Когда чаепитие набрало полные обороты, молодой мичман, Иван Васильевич Шутов, по прозвищу Жуткий, шествуя из кормы в центральный пост для доклада, увидел зрелище, коее вполне можно было бы назвать сюрреалистическим. Во время команды "аварийная тревога" группа старослужащих сидели и спокойно пили чай, лихо наворачивая просгущёненные и пропечененные бутерброды. Что это, галлюцинация, корабельный мираж, вызванный хроническим недосыпанием и долгим пребыванием в море? Или у него какое-то неизвестное доселе науке, новое психическое расстройство? Шутов зажмурил глаза и беспокойно помотал головой. Видение не исчезло.

– Что это у вас, господа годки за вечерний чай во время аварийной тревоги?! – через секунду в мичмане боролись противоречивые чувства но, похоже, одно из них было явно сильнее – Шутов уже едва сдерживал рвущуюся наружу улыбку.

– Так вечер же! – раздался чей-то голос из-за стола.

Его нервы с трудом выдерживали наплыв двух явных противоречий, и губы старшины команды слегка побелели. Не отыскав более подходящих аргументов для грубой атаки, младший офицер исторгнул из себя последний, решающий хрип:

– Может вам ещё бабу голую вызвать, чтобы она вам на столе танец живота исполнила?!

– Неплохо бы, – взвыл дальний угол голосом командира корабля, – Дорогой товарищ мичман, сми-ирна! Неполадки устранены, командирам отделений и старшинам команд доложено, замечаний нет! – Рома Хабибуллиев, ещё один весёлый радист, был талантливым звукоимитатором и редко упускал возможность сорвать аплодисменты – незаметно над кем-либо подшутить, используя свой редчайший природный дар.

Шутов вздрогнул, вытянулся было по стойке смирно, но смекнув, что его элементарно пытаются разыграть проклятая матросня, быстро собрался:

– Да вы чё, блин, совсем охренели, товарищи матрасы! – понимая, что его юмор далеко переигран, он гаркнул на всю столовую: – Команды отбой не поступало! А если бы началась глобальная война, вы что, также после боевой тревоги сели бы чаи гонять??!

– Так ведь нет "боевой" тари щ мичман! – пробасил Шаров.

– Да ничево, всё в порядык, садитыс, щай наливайт, пейт таварш мичмн!

Турбинист Абдижаппар Жанбырбеков, родом из дружественного степного Казахстана, простодушный до коликов, весёлый парнишка, расплылся в широкой, белозубой улыбке. Его и без того узкие глаза превратились в две маленькие параллельные полоски. Необычная фамилия Казаха была поэтична и означала "владеющий дождём", что давало повод морякам в шутку называть его "человеком дождя". Но чаще всего его звали просто и коротко – Жан. Все, не исключая даже многих офицеров.

– Жан, я тя щас об пиллерс сотру! – лицо обычно спокойного мичмана налилось краской, а вены на шее набухли двумя извивающимися водяными лилиями, – Вы что ли хотите меня под монастырь подвести?! – рявкнул он, обращаясь теперь уже главным образом к Оськину и Жанбырбекову.

– Мы знали, что вы нас поймёте, товарищ мичман, вы – лучший! Присаживайтесь! – идя на серьёзный риск, Бобров сделал широкий жест рукой и указал на банку . Все затихли, ожидая окончательной развязки – реакции старшины команды, от которой теперь зависела дальнейшая судьба вечернего чая.

Шутов, судорожно ворочая глубокими оврагами извилин, намытыми солёной водой дальних походов, молча впился в матроса испепеляющим взглядом. "И хочется и колется и молодость велит", – с иронией подумал он. Ещё немного помедлив с ответом, старшина вдруг смягчился:

– Вот вечно ты, Бобров, свою голову в петлю суёшь! Снова хочешь попасть на кичу? Или тебе пулевых ранений мало? – сделав внушение, Шутов ожидаемо сменил тактику: – Ну ладно, только ради тебя... Давай Жан, наливай свой "щай"! Быстро-быстро пьём и расходимся, каждый по своим заведованиям!

В ответ раздалось одобрительное гудение полосатой тусовки. Теперь Шутов, заслуживший таким рискованным поступком уважение моряков, был бессрочно и единодушно объявлен лучшим мичманом года. На столе вдруг из ниоткуда возник кассетный магнитофон "Весна" и, традиционно зазвучавшая песня "За тех, кто в море" лёгкой птицей запорхала по камбузу.

Тем временем, командир турбинистов, бессменный царь и владыка корабельной кормы, капитан-лейтенант Швабрин Херольд Александрович, так и не дождавшись возвращения своего главного подчинённого, сам проследовал в центральный пост. Офицер среднего звена считался в экипаже одним из лучших юмористов в жанре монолога. Артист предпочитал оперировать ёмкими, эффектными фразами, сказанными на предельной высоте и громкости. Проходя мимо камбуза, он увидел совершенно не реалистическую картину. Во время не оконченной ещё аварийной тревоги, за баками вместе с матросами сидели несколько мичманов с различных боевых частей и... пили чай! Без меры изумлённый Швабрин, для бодрости и наведения оптической чёткости, потряс головой и, почти театрально подбоченясь, воскликнул высоким драматико-хара́ктерным меццо-сопрано:

– Это что ещё, понимаешь, за чаепитие тут у вас, товарищи молодые офицеры и старые матросы??! – Как уже было сказано, Швабрин не гнушался хорошего юмора, и крепкое флотское словцо частенько срывалось с его губ. Бравый малорослый командир турбины всегда старался при случае за что-нибудь "оттянуть" личный состав и офицеров – мичманов, – Вы представляете себе, что будет, если здесь сейчас появится командир нашего, понимаете ли, корабля?! – продолжал визжать он.

– У нас здесь, тарищ тан-нант , в преддверии нового года идёт конкурс на лучшего мичмана выходо́в! – сдерживая эмоции выпалил Оськин, – И уже определился победитель, – давясь улыбкой, он перевёл сверкающий, переполненный гордости взгляд на Шутова.

Два десятка лужёных военно-морских глоток разразились хоровым хохотом. Мичман Шутов, в предчувствии иерархической баталии, точнее, морально-технологического избиения младших по званию, тяжело вздохнул. Но первый удар, к счастью, достался не ему:

– А ты куда смотришь, комод недоделанный? Снова хочешь на губе отметиться? – совсем не по форме обратился Швабрин к Оськину. Перспектива перетягивания на противоположную, матросскую сторону своей правой руки – мичмана Шутова, его совсем не вдохновляла. Стремясь предотвратить незапланированную ампутацию важной конечности, он решил "ковать железо, пока оно здесь", то есть продолжать при всех тянуть простоватого Оськина, – Я те чё скал делать? Молодняк тренировать, а ты чё? И вообще, встаньте, тащ матрос, когда с вами старший официръ разговаривает! – зачем-то поставил он точку с известным Баварским выговором, подтянулся и акцентированно перекатился с носков на пятки, как бы подчёркивая этим выпадом норд-мир-Дойчланд выправку.

Высоченный Оськин встал, почти упершись головой в лампы дневного освещения и, глядя куда-то далеко вниз, попытался возразить главному:

– Но, товарищ капитан-лейтенант, молодые турбинисты выполнили поставленную перед ними задачу, в норматив уложились и...

Н-да, лучше бы он не приказывал Оськину вставать! Швабрин стоял, дыша своему подчинённому в пуп, в прямом смысле этого слова. Маленький пузатый каплей сильно задрав голову вверх, продолжал перекатываться с пяток на носки и обратно, пытаясь при этом что-то доказать гиганту. Половина присутствующих уже еле сдерживали смех, слушая пулемётную очередь утончённой словесной бравады командира, направленной на подчинённого-великана.

Но вдруг за спиной Швабрина, как в беспокойном сне, из мёртвой сумеречной зоны выросли три внушительные фигуры. Усы капитана корабля, мистическим образом слились с усами Швабрина и на мгновение указанные персоны стали почти не различимы... Но несчастный командир турбинистов до последнего трагического мига так и не почувствовал приблизившейся к нему сзади тройной угрозы...

– Сми-ирна! – возопил Шутов, первым узревший опасность в лице кэпа , зама и бычка . Сидящие за столами мичманы и матросы повскакивали со своих мест и, как во время построения на дивизионном плаце, вытянулись в струнку.

– Вольно! – удивлённо уронил Швабрин, всё ещё не видя кэпа. Он сверху вниз мерял возмущённым взглядом собравшихся, – Я тут, понимаешь, уже десять минут перед ними из кожи вон лезу, а они только поднимаются! Не хорошо, товарищи военные моряки, не хорошо-о! Да-с.

Командир корабля сделал шаг вперёд и решительным жестом отодвинул в сторону опешившего капитана-лейтенанта.

– Что это ещё, дьявол вас забери, за церемония такая чайная во время учений?! – командир бросил гневный взгляд на играющую "Весну", лицо его побагровело и мелко затряслось: – Вы бы ещё тут спирт пить начали!

Пусть в море каждый одинок,

Пускай, не лёгок груз сомнений,

Но в мире нет других дорог

С такой свободой направлений, -

Беспечно воспроизводил магнитофон морскую мелодию, счастливо не ведая никакой субординации. Капитан первого ранга схватил невиновный кассетник и с размаху грохнул им о палубу. По полу камбуза весело запрыгали запчасти, и даже выскочившая кассета, прежде чем техника сумела издать последний, жалобный писк:

И вечный ветер и вода...-

и испустила дух.

– А ну-ка, все бегом на боевые посты!! – взревел капитан, не обращая никакого внимания на последнее печальное обстоятельство безвременной кончины аудиотехники, – Команда бегом была дана для всех! – снова прорычал он, зыркнув на замешкавшихся мичманов. Под удаляющееся испуганное шлёпанье прогаров, он перевёл взгляд на Швабрина и суровым голосом добавил: – А вас, товарищ капитан-лейтенант, я попрошу проследовать за мной в центральный пост!

Зам и бычок, потеряв из поля зрения силуэты провинившихся молодых сундуков , перевели возмущённые, мечущие голубые молнии взгляды на Швабрина. Никогда ещё не приходилось оловянным нервам кап-лея выдерживать столько ненависти одновременно. Съёжившись от холодного мистического ужаса, Швабрин тут же интуитивно смекнул, что вердикт: "виновны!" снова будет вынесен команде турбинистов...

Информацию о нарушении режима проведения учений, решили закрыть за семью замками. Взвинченный до предела капитан позже собрал офицеров в гарсунке , чтобы инкогнито предупредить их об этом.

– Иначе все наряды на базе будут нашими! И не видать тогда морякам Паратунки после следующего похода, как своей задницы! – изрёк он.

Но, как сказал один мудрец, или просто кто-то умный, если тайну знают больше чем двое – значит тайну, блин, знают все. Семь пресловутых, несуществующих замков легко слетели с петель и их душки рассыпались в прах. В этот же день лодку облетела чёрная весть – выхода́ будут продолжаться ещё два дня, хотя запланировано было вернуться на базу не далее, чем завтра. Позади торпедные стрельбы, погружение на контрольную глубину , вводные учения с поступлением воды... Теперь же, из-за какого-то стукача предстоит ещё одно погружение. Но на этот раз на предельную глубину – четыреста метров! Обычно таким испытаниям крейсера этого проекта не подвергаются, но сейчас... Если бедная старушка-азушка выдержит, то вы все родились в рубашках, если нет, то...

Как информация о "несанкционированном" вечернем чаепитии, прямо с моря могла просочиться в штаб флота? Кому-то захотелось подольше пробороздить просторы тёмных глубин океана? Или кто-то пожелал, чтобы звёзды во время вселенского звездопада упали прямо к нему на плечи?

Однако стоит, немного прокрутив время назад, увидеть, что же произошло после исхода из столовой личного состава главенствующей верхушки и взятия ими в плен капитан-лейтенанта Швабрина...

...Главный турбинист стоял, вытянувшись по стойке смирно, ежесекундно принимая в верхнюю часть теменной области моральные тумаки. Как ни пытался Херольд Александрович вставить что-либо в оправдание своей персоны, никто его не слушал да и слушать не желал. Командир корабля, махая в воздухе крепко сжатым литым капитанским кулаком, без остановки посылал в сторону каплея устные прозаические шедевры, а звукопринимающие органы присутствующей свиты, с жадностью схватывая всё на лету, счастливо сохраняли их в недрах своей долговременной памяти.

– ...пачему вы такой здоровый и счастливый стоите и смотрите, как моряки пьют вечерний чай во время учебной аварийной тревоги?!

– Тащ комадир, разрешите доложи... – пытался сделать оправдательную вставку Швабрин, но командир, казалось, и не думал замечать этого.

– ... захожу я на матросский камбуз, а там вы – сытый, довольный и не выдерживающий никакой крикитки в свой адрес! От меня не шарахаетесь и никого вокруг не замечаете! Увидев такое нарушение, вы, товарищ капитан-лейтенант, должны Бенгальским тигром, часто маша крыльями, лететь впереди собственного визга, неся в зубах перекушенного пополам мичмана Жуткого… э-э, точнее Шутова, заодно таща под мышкой флагманского связиста – старшего мичмана Припухлина, эту обнаглевшую инфузорию, этого тщеславного заевшегося ужа, с его инфантильной ухмылкой...

– Тарщ, я шёл для доклада в центральный и увид...

– ... а затем, здесь, бросив это говно к моим ногам, с зарёванными глазами доложить об устранении замечаний по вечернему чаю...

– М-м-м, но... тарщ...

– Малчать! Что вы корчитесь как ящерица, которой отрубили голову?! Это и есть облик советского офицера – мелкий и крикливый, ничего толком не делающий когда нужно? А только без пользы ревущий океанской белугой в студёную пору?! – командир покосился на замполита и, словно вспомнив о теории всеобщего равенства, переключился на священного носителя мудрых заветов партии: – А вы, товарищ капитан третьего ранга! Какого рожна вечно ходите тенью за механиком и по каждому поводу плачетесь ему в жилетку? Такое ощущение, будто вы боитесь, что вас кто-то обидит! Живёте его мыслями и эмоциями, прикрываясь им, как доской почёта от всех служебных невзгод!! – он сделал мимолётную паузу и, снова привычно ломая синтаксис великого могучего, перекинулся на механика: – А ты, Иваныч, не стой тут старославянским столбом, и не уходи в себя, а то я тебя там в два счёта найду! И не молчи, как шокированный протоиерей на исповеди грешников перед началом конца света!

– Эхм! – прокряхтел а ответ механик какую-то осмысленную фразу и, для полной законченности мысли, добавил: – Гхэм!!

– Ну вот, другое дело! А то стоит, как немой, как бабка Степанида, и ждёт, когда мысль проклюнется! Можете же, когда захотите! Я вам ещё раз докладываю, товарищи офицеры, что старший офицер должен говорить долго, нудно и, главное – умно, до тех пор, пока его не остановит вышестоящий начальник. Ну, то есть я! А то порой доклады некоторых, с позволения сказать, дорогих для Родины офицеров напоминают выступления клоунов или смешные анекдоты, типа: Больно? Да! Вынуть? Не надо! Словно они высшее образование получали только в младшем детском саду!

Механик, почувствовав себя неуютно, поёжился, из приличия кивнул головой и попытался изобразить бодрое настроение. Он вымученно рассмеялся и нервно подёргал плечами. Но капитану уже было явно не до него. Он вспомнил о Швабрине и снова, как впервые перенёс тяжесть командирских кулаков на его несчастную голову:

– А что это у нас главный турбинист опять фатально заскучал на нашем жарком празднике жизни? Или что, вам уже, уважаемый капитан-лейтенант, стало не хорошо – головка болит, сухость во рту и тянет на солёненькое? Так знайте Швабрин, что это ярко выраженные признаки беременности!

"Не слишком ли быстро? – пронеслась шаловливая мысль по голове командира бч-5 и он тихо, с лёгким присвистом хихикнул, – Чтоб я размазался, как мешок соплей по палубе – как подлая сцифоидная медуза! Пять минут назад оттрахали, а он уже беременный!"

Капитан недобро взглянул на механика, и уже открыл было рот, чтобы гневно засвидетельствовать неподконтрольное проявление эмоции со стороны командира бч-5, но неожиданно в дело, кипя, как электрочайник, вступил Швабрин.

– Товарищ капитан первого ранга!! – его нервы не выдержали жёсткой атаки капитана, и он, сам того не ведая, снова перевёл огонь на себя, – Когда я проходил мимо камбуза, Шутов и другие мичмана уже сидели и пили чай с моряками!!! – в порыве справедливого гнева выкрикнул он.

– Ага! – Кэп резко ткнул пальцем в направлении усов Швабрина, – Заработало! Вы, товарищ капитан-лейтенант опять ловко прикрываетесь своим подчинённым, используя его стандартно, словно спартанский щит! Так знайте же, что если его чугунная голова торпедную атаку ещё с наслаждением выдержит, то баллистическая ракета уж точно взорвёт её, как гнилую тыкву!

Затянувшийся фрагмент с жёстким танго на командирском ковре, исчерпал самого себя и всё больше отдавал тривиальностью. И капитан решил на сегодня с этим покончить.

– Так что ступайте, уважаемый товарищ капитан-лейтенант и на досуге подумайте о моих словах. А ещё подумайте о том, как нужно служить Родине и партии, так, чтобы к вам, понимаете ли, к следующей автономке обращались не ниже, чем – капитан третьего ранга! – Сделал он тонкое, завуалированное предложение о секретном сотрудничестве с командованием.

Отфутболив Швабрина домой, в корму, он вновь принялся за старший офицерский состав. Лишь только широкая спина главного корабельного турбиниста скрылась из виду, капитан недвусмысленно обратился к своим слегка подрагивающим от страха помощникам:

– Знайте, товарищи офицеры, что отныне закатывать рукава повыше подмышек на стратегическом корабле для вас не до́лжно будет чураться! Копаться в дерьме вовсе не стыдно! Стыдно от этого получать оргазм!! – фраза, непонятная для несведущего человека, но вполне реальная, грозная и двусмысленная для офицерской элиты, прозвучала, как приговор... к каторжным работам на субмарине. Однако некоторые из офицеров уловили в её звучании скрытые нотки осуждения за неуёмное рвение выслужиться перед начальством. Никто не любит стукачей, даже те, кто невольно потворствует им…

Таким капитана офицеры ещё не видели ни разу, и страх неизвестности корёжил их гладкие, словно отутюженные лица. Капитан продолжал переключаться с темы на тему, с одного офицера на другого, без всякого перехода, словно боясь, что кто-то из присутствующих не успеет получить то, что ему полагается по статусу:

– Почему мне никогда не докладывается о готовящемся заговоре на корабле? – бросил он параноидальный вопрос в сторону старпома и, развернувшись на пятке, грозно посмотрел на замполита: – А вы, дорогой товарищ капитан третьего ранга, вы должны будете принести мне сюда в своём лощёном птичьем клювике начальника РТС – старшего мичмана Припухлина со сломанными лапками сухопутного зайца, и проследить, чтобы за ним, жутко стеная и плача, полз с парализованными нижними конечностями старшина команды турбинистов!! Потому что Швабрин, по моим расчётам, после того как я ему насовал полную кадушку огурцов, должен в порыве праведного гнева перешибить ему ноги толстой ржавой трубой! А несчастный мичман, цепляясь своими ручками за переборочные двери, ими мелко-мелко подрагивать, и при этом громко стонать, как до смерти перепуганный суслик в осеннюю непогоду!

"Стонать он будет здесь, на твоём бархатном ковре!" – снова весело подумал механик и, подавившись смехом, громко захрипел, надулся и стал, как жареная форель – золотисто-коричневым.

– Товарищ командир, но это не мои функции! – слабо возразил замполит, и его глаза стали маслянистыми.

– Малчать!

Кап три Рукомойник вдруг понял, что с этого трагического мига лафа на корабле для него неизбывно заканчивается и "совать в кадушку" теперь будут не только Швабрину и мичманам... – Вы должны сейчас с ужасом на своём холёном лице и мелкой дрожью в голосе, словесно агонизируя, отвечать мне только: есть! Так точно! Ни как нет! – сделал контрольный взрыв капитан.

– Ни как нет! – в растерянности затрясся замполит и испуганно поправился: – То есть – есть! То есть – так точно, товарищ капитан первого ранга!

– А то ходят, понимаешь, по кораблю, штанами трясут – ни дела, ни работы! Все у меня пойдёте в трюм, на лечебные грязи! То есть – убирать – их! Сегодня же! Сейчас же!

Стоит отметить ещё один небольшой, но весьма пикантный нюанс фрагмента. Единственный офицер, до шеи которого почему-то никак не могла достать острая шашка командира, в то время, когда все стояли по стойке смирно – сидел в кресле, молча и равнодушно наблюдая за истязанием младших по званию. Его лицо походило на прикуривательницу и по ширине не уступало плечам. Его кряжистое, сбитое кувалдой тело, с детства до юности ни разу не знавшее поражений в борьбе и кулачном бою, несмотря на небольшие габариты, выглядело тяжелым и увесистым, словно было отлито из свинца... Это был единственный старший член экипажа, функции которого на корабле не всем до конца были ясны. Даже Швабрину и Рукомойнику. Что уж говорить о матросах...

Часто помогающий нести вахту рулевым, он не относился к бэ че раз. Это раз.

Перед боевыми службами с громом принимающий провизию и ЗИПы , он никогда не являлся снабженцем, но одновременно об этом не болела его голова. Это два.

Грозно следящий за дисциплиной на корабле, он не носил гордое звание замполита или помощника командира, но никогда не сожалел об этом внутри... Это три!

Боцман! Было бы преступлением перед истиной не отметить музыкальные или точнее – децибельные данные его голосовых связок. Все знали – если вышеозначенный бравый моряк в неурочный час рявкнет в закрытом помещении, подкосятся ноги даже у старпома, а плафоны ламп освещения запоют протяжным тоскливым гудом в минорной трагической ноте. После чего кривые изломанные линии, мрачно потрескивая, поползут по их выпуклым полупрозрачным бокам...

"Надо было боцмана отправить в столовую! – с сожалением запоздало подумал капитан, – Разлетались и расползались бы тогда все с взорванными мозгами и лопнувшими перепонками! Трезубец Нептуна мне в бок!"

Сергей вспомнил, как на первом своём погружении на "контрольную" старослужащие внатяжку привязывали крепкую нить к двум противоположным бортам в трюме. По мере погружения, под скрежет железа сжимаемого давлением воды, нить, ослабевая, провисала, а затем, на отметке триста двадцать метров, она просто ложилась на железный пол. Были и такие специалисты, кто по положению нити мог определить глубину. Так, с дрожью на темени можно было впервые узнать, насколько давление воды сжимает такой, казалось бы, несжимаемый материал, как прочный металлический корпус корабля... Когда судно достигало контрольной глубины, рядом натягивали ещё одну нить – и при всплытии лодки, одна из них лопалась, а другая снова натягивалась. Угадайте, какую из двух нитей постигала фатальная судьба?

Все эти воспоминания быстрым импульсом пробежали по его памяти, когда он услышал приказ о погружении на предельную глубину. Там, в чреве бесконечной чёрной бездны им точно будет не этих игрушек.

Это что же получается? Кто-то там, на верху, всемогущий почти как Бог на земле, пытается утопить их за то, что матрос Бобров с друзьями в неурочный час попил чай со сгущёнкой?! Чёрт бы побрал этих адмиралов! Он вспомнил бледные лица матросов после этого известия... Все побаиваются предельной глубины погружения, нет таких глупцов или героев, кто бы совсем этого не боялся. Нет, и не будет никогда!

Его сердце забилось неровно, после того, как он почувствовал удар. Лодку сильно качнуло и, находящиеся в машинном отделении подводники едва не попадали с ног. Оськин, в этот миг находился рядом с главным паровым колесом и сильно ударился об него головой.

Сплошной сигнал ревуна потряс замкнутое пространство подводной лодки. Это один из тех грубых звуковых рисунков, при появлении которого, на корабле не остаётся ни одной биологической субстанции, находящейся в горизонтальной плоскости. Даже крысы, если таковые имеются в наличии, шарахаются по сторонам и со страхом летят по вертикали в безуспешных поисках выхода.

– Неужели нам всем крышка?! – сквозь зубы сипел Олег, схватившись рукой за ушибленную голову. Он оценочно посмотрел на молодого трюмного Рюмина, стоящего с широко открытым ртом. Лицо испуганного матросика было белым, как сметана. Успокойся, брат, это ещё цветочки, ведь мы всего лишь на восьмидесяти метрах! Но мы до сих пор не знаем, что произошло и погружение продолжается... Нет, мы не хотим умирать, чёрт бы посрывал мясо с ваших белых костей!

– Пульт – машина, Жан, братишка! – неровным голосом кричал Бобров в микрофон каштана , – Что это такое было, ты не в курсе? Ответь...

– Машина – пульт! Говорят, Америкос где-то рядом проходил, наверно стукнул! Говорят, повреждён рубочный рули... – от волнения путаясь в неродных русских словах, отвечал сверху Жанбырбеков.

Швабрин, грубо вырвав микрофон из рук "прикомандированного" на пульт Абдижаппара, грозно зарычал в микрофон:

– Машина – пульт! Бобров, продолжаем выполнять поставленные перед отделением задачи! Значит, не слушаем всякие домыслы разных Жанбырбековых. Погружение на предельную глубину отменено. Будем погружаться на контрольную!

– Пульт – это машина, вас понял! – бодро ответствовал Сергей, – Все слышали?

– Да врёт он, – сказал Оськин, отрешённо глядя на свою большую ладонь. В его голосе появились нотки отчаяния, – Когда бы это они отменить успели? Успокоить нас хочет командир...

– Возможно, что и врёт, – Бобров разочарованно покачал головой.

Как говорят, пришла беда – отворяй ворота. Скрежет железа, сжимаемого давлением воды на большой глубине, заставлял шевелиться на голове коротко стриженые волосы. Бобров почувствовал лёгкое головокружение. "Как будто в космосе, – подумал он, – Всё это, видимо, нервы".

Триста семьдесят метров. Лодка продолжает падать вниз, в абсолютно непрозрачную плотную бездну.

– Контрольное погружение, он говорит! Как же, держите карман шире! – Оськин сильнее сжал свои челюсти, и его лицо перекривилось, словно глубина сдавливала его вместе с кораблём, – Да у неё уже корпус повело, раздавит, как орех... – не разжимая челюсти, цедил он.

Скрежет становился другим, более страшным и невыносимым, чем при обычном погружении на контрольную глубину триста двадцать...

Четыреста метров! Но почему глубина продолжает катастрофически увеличиваться?! Четыреста двадцать! Беда не пришла одна. По неизвестной причине, со страшным грохотом лопнул трубопровод конденсатно-питательной системы. Тот, что совершенно не связан с давлением за бортом. Брызги от чудовищного давления конденсата моментально заполнили собой пространство машинного отделения. Матросы выпрыгивали наверх, не видя уже совершенно ничего, по лестнице, наощупь...

– Что, что произошло?! – кричал Шутов поднявшимся вверх морякам, – Что за грохот, почему вы в крови?!

Его глаза были огромными, а щёки дрожали полужидким студенистым холодцом.

– Лопнула кэпээска ! Птичкина ударом воды отбросило... Нужно срочно крикнуть в центральный, чтобы отключили правый борт , иначе его не спасти...

Случилось так, что заклинило БКГР – большие кормовые горизонтальные рули. Видно, не зря их тогда по неустановленной причине тряхнуло на восьмидесяти метрах. Лодка не смогла выйти из режима погружения, всё больше и больше углубляясь в гибельное чрево океана. Все были в шоке. Все, кроме одного человека. Командир пятой механической части, "добрый бычок", крупный, лысый человек с огромным лбом, единственный на судне человек, знающий полностью, до последнего винтика весь корабль. Он не растерялся. Механик пулей влетел на центральный пост и поставил обороты единственной оставшейся целой турбины на реверс. Реверс! Такое благозвучное, почти музыкальное слово – ре-вер... сс!

Продули кормовые цистерны.

– Открыть кингстоны кормовой группы ЦГБ ! – ухал громовой голос командира бч-5.

Винт, остановившись буквально через минуту, успешно завращался в обратную сторону. Лодка, только что случайно провалившаяся на полкилометра в океанскую бездну, пятясь кормой, с дифферентом в десять градусов, стала понемногу всплывать. В суматохе начали беспорядочно продувать все цистерны, имеющиеся на корабле. Лодку то выпрямляло, то начинало кренить на нос, что очень мешало её дальнейшему продвижению вверх, то она снова возвращала себе спасительный дифферент на корму... На камбузе, с грохотом, похожим на гнев Перуна во время Первой Славянской грозы, скакали металлические тарелки, кастрюли и чумички . Посудные шкафы злобно и угрожающе хлопали железными челюстями. По всему кораблю незакреплённые предметы прыгали, как живые, грозясь прибить насмерть, перепуганных людей.

В итоге нелёгкого спора с механизмами, главное всё же было достигнуто – винт вращался против часовой стрелки, а лодка ни шатко, ни валко продолжала всплывать кормой вверх, двигаясь вертикально и по касательной одновременно...

Командир бч-5 спас сто двадцать пять человек и субмарину с баллистическими ракетами и торпедами на борту…

Отслуживший полтора года турбинист Птичкин получил тяжёлые травмы и был комиссован по ранению. Не подумайте, что ему очень повезло, коль он раньше положенного срока вернулся в родимые дали... Кроме сотрясения мозга, у парня были повреждены внутренние органы и мягкие ткани рук. Матрос в отчаянии пытался защититься от напора воды, находящейся рядом деревянной доской, но её разнесло в щепки. Сила удара воды была такова, что струи пробили кожу рук и глубоко проникли в ткани и мышцы... Вот такие выхода. Это происшествие было не типично для экипажа и флота вообще. Обычно учения в море проходят на ура, точнее, на пять с плюсом. За последние несколько лет десятки непродолжительных вылазок в море для этой лодки всегда были удачными. Но никто не застрахован от неудач и аварий. Если вам кто-то скажет, что за три года с ним не произошло ничего из ряда вон – не верьте...

29 декабря. 2011.16.46.

ГОН - главный осушительный насос.

Дух - матрос, отслуживший полгода.

Командирские - часы с известным названием.

Прогары - кожаные корабельные тапочки, с круглыми отверстиями для вентиляции.

В море подводникам положено 40 грамм вина в сутки. За столом сидят шесть человек. Некоторые столы договариваются между собой и сливают вино в одну кружку. Таким образом, каждый из шести моряков выпивает полную кружку вина раз в шесть дней.

Вечерний чай - обязательный режим питания.

Шило - спирт.

Зёма - земляк.

Корма - задняя ходовая часть корабля.

Камбуз - столовая.

Кок - корабельный повар.

Центральный - центральный пост управления кораблём, находящийся в третьем отсеке.

Корефан - друг, брат, земляк, этикетное слово, заменяющее на флоте любое имя, то же, что "уважаемый".

Тарщ - сокращённо - товарищ.

Пайолы - рифлёный металлический пол на корабле, начищаемый молодыми матросами до блеска.

Полторашник - матрос, отслуживший не менее полтора года.

Одна из первых веб-камер внутрикорабельной "сети".

Годок - матрос, отслуживший не менее двух с половиной лет.

Вестовой - дежурный по камбузу, накрывающий столы.

Пиллерс - столб, вертикальная стойка, служащая опорой на корабле.

Бак - стол для принятия пищи.

Личный состав - моряки срочной службы.

Тан-нант - капитан-лейтенант.

Комод - командир отделения.

Губа - место наказания провинившихся военнослужащих - гауптвахта, матросская кича.

Кап-лей - капитан-лейтенант.

Кэп - капитан.

Зам - заместитель командира.

Бычок - командир БЧ-5, он же механик.

Сундук - мичман.

Гарсунка - столовая для старшего офицерского состава.

Моряк - чаще всего офицеры именно так называют матросов.

Автономка - засекреченный боевой поход, сроком три месяца.

Паратунка - курорт с горячими источниками, где после дальнего похода положено отдыхать морякам.

Выхода - учебные или тренировочные выходы в море.

Контрольная глубина - стандартное плановое погружение на глубину 320 метров, с целью проверки всех технических систем корабля на надёжность.

Азуха, азушка - народное название проекта описываемой лодки.

Ревун - сигнал боевой тревоги.

РТС - радиотехническая служба, БЧ-4.

ЗИП - комплект запасных частей и инструментов.

Каштан - средство связи, проводная рация с микрофоном.

КПС - конденсатно-питательная система.

Правый борт - правый реактор и, как следствие - правая турбина.

БКГР - большие кормовые горизонтальные рули.

Чумичка - поварёшка.

Доска – один из шанцевых инструментов для БЗЖ.

БЗЖ – мероприятия по «борьбе за живучесть» корабля.

29 декабря. 2011.