Она. прожила. в этой квартире. пятьдесят лет.

Она прожила в этой квартире пятьдесят лет.

Под этим окном. На ЭТОМ диване сидела в шароварах с начесом и плюшевым мишкой под боком, ела кашу. Рядом красавица мама с косой и гитарой. Дом - юный: сталинский, просторно-высокий, новый. Такие выставили массивом рядом со строящимся нефтезаводом. Тогда это был ни какой-то "Лукойл", а просто НПЗ и работали там "на нефти".

В этом мире, ярком, взбудораженном, энергичном, еще не застоявшемся и не перестроенном, рядом с домом были садик, школа, ДК. Оленька вышла из дома в садик во дворе. Потом перешла через тротуар в школу. И в музыкальную, в ДК через дорогу.

В ее комнате появился секретер. И пианино. А в вазе на столе шоколадные конфеты "Мишка на севере" фабрики "Рот фронт". Мама с папой работали "на нефти", а Оленька была единственной дочерью.

Она боролась с примерами и не боролась с гаммами. Гаммы получались сами собой гладкими и задорными. Вскоре на стене появились фотографии: выпускная с бантами и концертная с дипломом. Пришла пора покинуть двор - мир. Детства.

Училище искусств находилось далеко. А другой мир неожиданно безграничен. Оленька изумилась, испугалась и плюхнулась в него с закрытыми глазами.

Выплыла с музыкальным дипломом, чемоданом желаний и возможностей, друзьями-подругами - богемой! Она среди них, как красавица-мама: с косой, гитарой и распахнутым взглядом. Ну прямо фильм в лучших традициях шестидесятых.

Если помните, в то время нужно было отрабатывать по распределению. Оленька попала. В область. Даже не в райцентр, и не в село. На хутор. К бабе Мане на квартиру. В деревянную хибарку с дребезжащим пианино. Музыке учить. Ну и жизни учиться.

Городская Оленька стала диковинкой, но прижилась и даже полюбилась местным жителям. Везде живут люди, да и человек ко всему привыкает. А баба Маня посмеивалась: "Придет внук Сашка из армии, не устоишь!" Так и случилось.

Свадьбу играли всем хутором, хутор-то казачий. Неделю гуляли. Бабка Маня радовалась, Олина мама плакала. Почему-то жалко было дочку единственную, другой судьбы хотелось для нее.

Постепенно молодые перебрались в город, к родителям. Оленька вздохнула счастливо: она вернулась домой. У нее была своя семья, обожаемый муж, дети. Иногда звонили подруги, интересовались, не раздумала ли она поступать в консерваторию, как мечтала? "Что вы, какая консерватория, Машенька идет в первый класс, а Сашенька еще очень мала, как я ее оставлю!"

Оленька поступила на работу в садик в своем дворе, музработником. Очень удобно: рядом с домом, с девочками, родителями. Она играла. Старенькое пианино не успевало пылиться. Оленька вечерами тренировала пальцы этюдами и вспоминала репертуар училища, чтобы быть в форме. На работе тарабанила "В траве сидел кузнечик", заменяла Деда Мороза в дамском коллективе и тихо радовалась, что нашла на хуторе казака Саню.

Она не поняла, как он ушел. Уехал в командировку. В другую. Потом командировки заменили их семейную жизнь. Она не сразу поняла, когда он признался: "Прости, я ухожу!" Куда? К кому? Почему?

Она не смогла дышать. От головокружения идти. Она что-то пила. А потом упала и сломала руку.

Пришла в себя - без мужа. И из-за травмы - без работы. Что-то там не так срослось. Пальцы не слушались и не справлялись даже с "Кузнечиком", не говоря уже об этюдах.

Она вернулась в садик во дворе. Нянечкой. Улыбалась обращению "Ольга Анатоль...", дальше детки путались, вытирала сопливые носы и мыла горшочки.

А потом позвонила другая женщина и сообщила, что Саня при смерти.

Оленька несколько дней дежурила под дверью реанимации. А при прощании прошептала: "Ты нам нужен". На этом и расстались навсегда.

Она снова что-то пила, много, долго. Она опять не могла дышать. Ее уволили. Но она жила.

В родной квартире, пятьдесят лет. В комнате с детским секретером и стареньким пианино. С мамиными занавесками и скромными обоями, переклеенными недавно, но не вызывающим впечатления обновления.

Конечно, ее пожалели и взяли в родной садик. И даже предложили место музыкального работника. Она вспомнила этюды, мечты, молодость. Неделю ходила взбудораженная и даже счастливая. Все будет, все еще впереди!

Но потом подумала, как много усилий нужно для возвращения к музыке. Что придется куда-то ездить на курсы, а она давно отвыкла бывать так далеко от дома. И что все это ей совсем не нужно. Ее устраивал свой мир. Она вытирала мокрые носы. Выносила горшочки. И размышляла: "Может, со мной все-таки что-то не так?"