– Фантомас, Фантомас! – в ужасе кричали мирные жители-подлецы. Все, кого наказывал Фантомас, были несомненно, хоть и неявно, виновны. – Фантомас, Фантомас! – кричали мы с Ольгой и падали с дивана на мягкий ковер; сшибая принесенные к телевизору тарелки с ужином, не отрывая взгляд от голубого экрана. Помните такие экраны – показывали сголуба, сжелта, сзелена? Это были их последние годы. Во время показа Того Самого Сериала городок на целые недели разделялся на фантомасов и их жертв, жювов и фандоров. Мы пожирали и переваривали в умах каждую серию, которую потом предстояло прожить, воплотить в действительность, наполнив ужасом сердца мирных жителей – пап и мам. Которые будут открывать свежий "Таймс" и вскрикивать, срывая пенсне:
– Опять Фантомас! Новое преступление Фантомаса! –
не подозревая, что великий преступник мается с математикой в соседней комнате. Они не могли этого знать, они не могли даже догадываться, бедные мамы и папы. Потому что Фантомаса нельзя рассекретить и поймать – это был главный закон. Жюв и Фандор это понимали и принимали – это был главный секрет. Но мы давно догадывались о нем: что бы ни случилось, Фантомасу дадут ускользнуть. Именно поэтому Жюв и Фандор всегда приходили-врывались на секунду позже, присаживаясь завязать шнурок или щелк-щелк провернуть барабан револьвера, при этом наверняка подмигивая друг другу, но как бы неявно, чтобы у каждого оставалось сомнение – было ли? Ведь каждый, втайне от другого, хотел, чтобы Фантомас скрылся. Потому что на сказки не надевают наручники.
Потому что, в сущности, что они еще блистательно умели, кроме как вечно ловить, почти-ловить, еще-чуть-чуть-и-ловить Фантомаса?
---
Когда в наш подъезд переехала Пиковая Дама, фантомания была в разгаре, и был день рождения Ольги. Ольгу сфотографировали с букетом красных роз китайской "мыльницей", и глаза получились под цвет роз, и это ей нравилось. Она уже тогда воспитывала вкус и все подбирала по цвету. Во двор притащилась грузовая машина с мебелью, и массивная женщина во всем черном и темных очках командовала грузчиками. У нее был низкий, густой голос. Рядом стояла невысокая девушка в светлом, приобняв ее за толстую талию. Грузчики, корячась, заносили в подъезд диваны, шкафы, коробки.
Едва не вываливаясь с балкона, мы с Ольгой многозначительно смотрели на новичков.
Грузчики грохнули что-то у входа в подъезд. Крак-хруп! – Минус пятьдесят, – сказала женщина негромко, но все услышали, такой был голос, – это чешский гарнитур. – Девушка что-то шепнула ей на ухо. – Да? Один хрен. Одна эта тумбочка стоит больше гарнитура. Он мне никогда не нравился. Один из грузчиков в пыльной кепке буркнул неприличное слово. Мы с моими одноклассниками уже говорили его, и много других, но было стыдно, что Ольга, – она только пошла в школу, – вот сейчас его слышит и спросит значение; но Ольга не спросила. – Еще минус пятьдесят, – сказала женщина. – Я хорошо слышу, дорогой. Я слышу, сколько технаря в тебе плещется, понял? (Бедная-белая девушка опять что-то ей залепетала). Вот и подумай, прежде чем говорить. Что? Вот и молчи. Вот и не вякай. После того, как вещи занесли, женщина в очках под руку с белой девушкой зашла в подъезд. У нее была пингвинья, неуверенная походка. Потом белая девушка вышла, а женщина осталась, запершись на большой фигурный ключ (который хранила в ларце).
– Как думаешь, она совсем слепая? – спросила Ольга. – Как Диана Гурцкая? – Диана Гурцкая не слепая. Она видит как сокол-сапсан. Только кому интересна зрячая певица? Вот если ты глухой, или одноногий, или переоделся в женщину... – Не-ет, у Дианы Гурцкой катаракта. Мне бабушка говорила. – А я читал, – сказал я с нажимом, – что ей предлагали сделать операцию, а она отказалась. Потому что когда врач посмотрит... Ольга не нашла, что возразить. Тогда она спросила: – А как она будет все там двигать? Ей же не поставили все как надо. – Думаю, найдет возможность, – сказал я зловеще. – И я не уверен, что она такая уж слепая.
Фантомас ступал на тропу войны.
---
Мы ни разу не видели, чтобы она выходила на улицу. Конечно, мы не следили специально, но люди, за которыми мы тоже не следили специально, регулярно появлялись на улице. Они ходили на работу, гуляли, ссорились и целовались, покупали молоко и хлеб – тогда как раз начали продавать молоко в пакетах; было интересно покупать это молоко. Женщина в очках не нуждалась в поцелуях, хлебе и молоке в пакетах. Вообще непонятно, чем она жила, о чем думала. Но когда небо затискивали тучи, да особенно если их потом ссччшщ вспарывала молния, да еще когда с ливнем, да град с яйцо, – она мрачно улыбалась. Мы не видели этого, мы неделю не видели ее, но ясно чувствовали.
…Ее зовут Пиковая Дама, придумал я. У нее есть черный медальон в форме масти пик. Она сидит в Замке и ждет Бубнового Короля.
– А что будет, когда она дождется Бубнового Короля? – спросила Ольга. – Лучше не знать об этом, – сказал я неуверенно. – Но уж точно ничего хорошего не будет.
Когда мы однажды забежали-забрели за дом, – за темную, теневую часть дома, выходившую на пустырь, – мы увидели женщину на балконе первого этажа. Ссутулившись, она курила сигарету из мундштука и смотрела (смотрела? смотрела!) из-под темных очков на пустырь, где никогда не происходило интересного. Только валялись сигаретные пачки, и какие-то резинки, и, однажды, дохлая крыса; даже Большие Пацаны брезговали этим пустырем... К балкону с земли вела маленькая лесенка. Капал дождик. Так мы узнали адрес ее Замка: первый этаж, синяя дверь налево. С тех пор мы каждый день, когда не были в ссоре, будто невзначай проходили за домом, вдвоем и по очереди, чтобы лишний раз убедиться, что она там, на балконе своего Замка, – в неизменных очках, с бесстрастным лицом. Было особенным шиком пройти близко, насвистывая что-нибудь роялистское, кося взглядом. Открыто смотреть страшновато... Раз сделали пикульки из акации, и с выпученными глазами пронеслись мимо, чиркая коленками об уши, пронзительно пища. Я чуть не свернул шею, споткнувшись.
Была ли она красива, или хотя бы симпатична? Пожалуй, нет: у нее как-то слишком выдавались скулы и подбородок, да и лицо слишком бледное. Но она была загадочна, а это наделяло ее и красотой, и дьявольским умом, и преступным прошлым. Белели костяшки пальцев с кольцами, охватывающие перила балкона. А однажды мы видели, как она пьет черный-черный кофе из маленькой кружечки. Она еще и причмокивала, и губы змеисто извивались...
Понятно, это не могло продолжаться вечно, – когда рядом, в одном подъезде проживало два действительных Фантомаса.
– Я проникну в квартиру Пиковой Дамы, – сказал я Ольге. – Я украду медальон.
Это было через месяц. Когда стало ясно, что Пиковая Дама все же покидает дом. И когда выяснилось – как именно. Дважды в неделю – по средам и пятницам, в девятнадцать тридцать, к ней приходила Бедная-белая Девушка. Казавшаяся бесправной жертвой – может, шантаж, может, что похуже – Бедная-белая Девушка. Масть "черви". Заходила в подъезд в девятнадцать тридцать и не выходила НИКОГДА. Можно было пасти подъезд круглые сутки. Никогда. Но в среду ее снова видели подходящей к дому, нервно чуть-оглядывающейся, открывающей дверь в пиковую черноту подъезда. А в пятницу по дорожке шла третья (?), Бедная-белая-виноватая, в плаще, под дождем... Лето выдалось дождливое.
Их много, Бедных-белых Девушек-близнецов, фантазировал я, наблюдая. Мне нравилось за ней наблюдать с балкона или сидя во дворе, читая газету с дыркой посередине, большой, как от картечи. Эти девушки приходят к Пиковой Даме и безропотно подставляют шею, перед тем как их трупы бросят в люк (недаром же – первый этаж!). Чтобы назавтра она снова могла сидеть на балконе и пить из кофейника черную жижу, змеисто изгибая губы. Бедная Бедная-белая Девушка… То есть девушки.
Я не был таким уж малолеткой. Просто надо разделять, во что мы правда верим, а во что нам просто нравится.
– ...Я видела их! – крикнула Ольга, влетев в комнату. Грохнула, распахнувшись, дверь. Я делал – у, ненавижу, – математику. – Они вышли прямо с балкона! Обе! И пошли в парк!
И тогда-то я сказал, (реверс, реверс!) что украду медальон. Потому что так не могло продолжаться вечно. У Ольги чуть не выпали глаза. Так она широко их открыла. – Нужно выследить их, – сказал я. – Чтобы точно знать, когда их нет дома. Тогда я смогу украсть медальон. И все... кончится.
Что кончится, было не совсем понятно и совсем не важно. Хотя я уже немного жалел, что так вот сразу... взял и ляпнул...
---
– Смотри внимательно, – сказал я, нервно сглатывая. – Поблизости ошиваются Жюв и Фандор. Если что, кричи выпью. Это была фишка из "Чингачгука", но Фантомас и Чингачгук были вполне-друзьями, изредка позволяя друг другу пользоваться своими находками.
В руках у нас – дрожь и газеты с картечными дырами, нацеленными на балкон Пиковой Дамы. А у меня в кармане еще и папины часы, сломанный ремешок. Без часов не идут на дело. Весь день – всю среду – была неплохая погода, но вот сейчас, когда мы приготовились проникнуть в Замок Пиковой Дамы, вдруг небо заволокли душные тучи. План мог сорваться – под дождем не погуляешь с балкона. Я уже хотел, чтобы он сорвался. Это не шутки – я никогда не лазил по чужим квартирам. Это был мой первый опыт форточника-балконника. Первый и последний. ...Над пустырем тяжело летали вороны. Но план не сорвался. Отворилась дверь и они вышли на балкон. Большая и маленькая, черная и белая. На Пиковой Даме был зеленый плащ, а на Девушке коричневая ветровка и джинсы, в руке зонт, но все равно они были: черная и белая. У меня вспотело под носом. Девушка сошла по ступенькам на землю первая и подала руку женщине. Та, опираясь на руку и маленькие перильца, тяжело спустилась. И они пошли.
Я наконец услышал голос девушки: он был приятным, хрустальным, он ей очень шел. Хотя все равно было не разобрать слов: мы стояли довольно далеко. Двое маленьких, читающих большие газеты. Маленькие, читающие как большие. Или большие, как маленькие – если лилипуты? Мы даже не думали, как это выглядит со стороны.
Пиковая Дама и Бедная-белая Девушка ссорились. Они не улыбались, и то ли интонации были какие-то, то ли еще что... А потом Белая девушка посмотрела в нашу сторону, довольно пристально; меня затошнило. – Уж конечно! Как это мы, и вдруг такие, – сказала Пиковая Дама своим тяжелым голосом, и девушка отвернулась от нас и заговорила своим хрустальным... Больше не поворачивалась. Они свернули направо, и довольно долго уменьшались. Черно-бело уменьшались. Потом исчезли за углом.
Опять стало тихо, только летали вороны, каркали тускло. В воздухе скапливалась мрачная духота.
Я сказал: – Не забудь, если что, кричи выпью. – У меня болит живот, – сказала Ольга хрипло. – Не выдержишь? Не дотерпишь? – спросил я с надеждой. Мне уже совсем это разонравилось. Настоящий Фантомас никогда не попадал в тюрьму, но у меня появились сомнения в своей настоящести. – Ну... Выдержу, наверное. Если ты очень быстро. – Слушай-ка... кажется, пиковый медальон был на ней, – вспомнил я. – Кажется, нет, – Ольга пытливо посмотрела. – Я его всегда вижу, а сейчас не увидела. Я вздохнул, отдал ей газету и посеменил к балкону, косясь по сторонам. Оставалась одна надежда, что балкон закрыт, что там какой-то механизм – нельзя же, в самом деле, оставлять квартиру без присмотра!
В углу балкона стоял потрескавшийся стул, на полу – стеклянная банка, полная мятых окурков. Я в последний раз оглянулся на Ольгу и сделал шаг на ступеньку.
...Я взбегаю по винтовой лестнице на самый верх Пиковой Башни, и плащ мой развевается, и шпоры гремят. Меня преследуют! Я стреляю в преследователей из двух пистолетов одновременно, не глядя, они с грохотом и предсмертным криком летят вниз. Я тоже ранен, привычно легко, привычно в руку, как все герои, – иначе какое геройство?.. И вот я наверху, на чудовищной высоте, где ветер, и гром и молния, и черная металлическая дверь с шифром. Я взламываю ее, я потно колдую над шифром, – есть! – и взламываю, и поворачиваю блестящую ручку...
...Совершенно без всякого механизма дверь. В мамонтовой древности крашеная, облупившаяся. Вы ее толкаете – она открывается.
---
Первое, что я услышал, увидел, почувствовал, шагнув в квартиру – первая мысль была: черт, музыка! Тут музыка! Я слышал ее при приближении, но не подумал, что она прямо в квартире. Музыки я никак не ожидал и поэтому попятился, стукнулся о засов. Сердце заметалось тудук-тудук-тудук… А с другой стороны, почему нет? Особенно, если вы хотите сделать вид, что вы дома. Я раскрыл план врага. Музыкой хотели купить? Я громко и зловеще рассмеялся про себя. Сделал несколько шагов: половицы не скрипят, хорошо. Сердце успокаивалось. Обстановка была – большая кровать, шкаф, зеркало, телевизор на ножках. Зачем слепой – телевизор?.. Ковер на полу, два ковра на стенах… Торшер с красным шнурком. Пиковый медальон. Где искать? В углу стояло трюмо, на нем валялись разные маленькие штучки – заколки, бриллианты и так далее. Я подошел, окинул опытным взглядом – медальона не было. Хотя им вполне могло оказаться вон это... или вот то...
Вот тоже: верил я, что этот медальон существует, или уже так, – искал, чем можно его заместить, показать Ольге? Верил ли, что Пиковая Дама – Пиковая Дама? Не помню. В детстве все это проще.
Планировка квартиры была как у нас. Я заглянул в другую комнату, откуда доносилась музыка. Там, в стенке, стояла замечательная стереосистема, и пела. У нас не было стереосистемы. У нас был маленький хрипатый магнитофончик "Томь". Здесь оказалась совершенно отличная установка – и колонки, и усилитель, все. И гораздо больше разных кнопок и крутилок. Так и чесались руки их покрутить и понажимать. Я подошел, немножко прибавил... Ого! Почти не боялся – обычно Девушка и Дама отсутствовали не меньше сорока минут. Слушал – убавляя-прибавляя, баланс, тембр, низкие-высокие... – это же совсем другое дело, такая стереосистема! А когда убавил – услышал паническое, dзахлеб:
– Выпью-ю!! Выпью, выпью, выпью! Выпью-выпью! Выпью-ю-ю!!
Поскользнувшись на голом полу, я дернул к балкону.
Но было поздно.
По балконной лесенке шли: топ-топ, шварк, шлеп, топ... И говорили.
---
Я окаменел за шторой. У меня быстро затекла нога.
Как-то с этой стереосистемой я даже не обратил внимания, что в этой комнате мебели еще меньше, чем в той. И тут – не кровать, а диван, за который не закатиться-спрятаться. Ни стола, ни ниши – из укрытий лишь тяжелые зеленые шторы, и то могущие спасти только Фантомаса, с его феноменальной везучестью и Жювом-Фандором на подстраховке! Стоял, вся нога в колких мурашках. Господи, господи, мама, думал. Так глупо попасться. Господи, мама.
Сначала было два их голоса, а потом не стало ни одного, звякнула стеклом балконная дверь. Она ходила там – я понял, что уже одна – что-то открывала, двигала, присаживалась на кровать. Пару раз громко шмыгнула. Потом – о Господи, мама! – начала МЕДЛЕННО входить в комнату. Показались руки, тяжело шагнула босая нога, появилась грудь, нос в очках, волосы... Топ, топ. Она заливала-заполняла собой пространство комнаты, все щели, спасительные входы-выходы. Шелестело черное одеяние. Пальцы щупали воздух вокруг. Подошла к стереосистеме... Сейчас или никогда! Но она быстро ее выключила, взяла какую-то коробочку и снова повернулась к двери; быстро оказалась у проема, и встала, будто в раздумье... Будто была встревожена.
Еще бы. Так оглушительно в тишине тикали мои-папины часы...
С улицы раздавалось горестное "Выпью-выпью! Выпью!"
Мое сердце металось по всему телу.
…Пиковая Дама двинулась к выходу, поглаживая воздух руками. Уже почти совсем вышла, но вдруг приостановилась и сказала, повернув голову:
– Может, переждешь дождь?
Она смотрела на меня. Она спрашивала – меня. У меня приподнялись волосы на голове. – Нет, спасибо, – ответили из той комнаты. Она не ушла! Белая девушка не ушла! Это у нее спросили «Может, переждешь дождь»!.. И я сразу услышал, как слева от меня в стекло бьется дождь. Крупные, тяжелые капли. – Нет, мне сегодня нельзя опаздывать. У меня контролер дома, с суток вернулся… – Ну, как хочешь, – Пиковая Дама вышла. Я выдохнул. Я стоял, чувствуя, как везде чешется от пота, как ползает по спине, под коленками... – Я переоденусь. Я устала, – глухо сказала Пиковая Дама. – Я помогу. Они долго шуршали одеждой, я замер за шторой. Все было так медленно… Мне представилось, что я никогда не выйду из-за этой шторы, у меня вырастет борода, и я сам вырасту… и буду тут жить, за шторой, не в силах сделать шагу от страха. И мои ноги одеревенеют, и врастут в деревянный пол. – Вот так. Мне нравится, когда ты в домашнем, – сказала Девушка. Сопение. Шелест. Сопение. – Салоп. Это салоп. Попона. Я чувствую себя лошадью. – Люб... – Я большая лошадь, – упрямо, с нажимом сказала Дама. – Ты правильно стесняешься меня. – Твои фантазии... Хочешь, будем ходить через двор? – Я и воняю как лошадь. – Слушай, Люб. – Я не могу видеть, как я одета. Может, на мне идиотское платье? Это не прощупаешь… Может, я хожу как пугало? – Ты выглядишь отлично. Я сама выбирала и платье и халат. – А может, ты мне вредишь. И смеешься за спиной. А? – Ты меня обижаешь, Люб. – А пусть. К херам. Ты же простишь. …Сегодня думала – я бы хотела РОДИТЬСЯ слепой. Тогда бы мне было все равно. – Все, все… не надо, – примирительно сказала Девушка. Послышались звуки. Такие, когда громко пьешь. А потом кто-то громко шмыгнул. Пиковая Дама сказала: – Ладно. «Не надо»… Давай, займись. Че Артурик? Они завозились, заскрипели полом, зипнул замочек, какие-то склянки звякнули, что-то еще… – Двойки, тройки и колы. Увлекся брейк-дансом. Сядь в кресло. Вот, здесь... – Я знаю, где в моем доме кресло. – пауза. – Не обращай на меня внимания... Пожалуйста. Капли монотонно долбили в окно, и на подоконник уже просочилась вода. В воде можно было разглядеть маленькие грязные частички… В чужом доме, притаившись за шторой, я разглядывал грязную лужицу и прислушивался. В худшей ситуации я не бывал. – Слушай, хотела сказать… Какое-то время я не смогу доставать, – сказала Девушка. – Они там засуетились, проверки, реорганизация... Сядь повыше. – Значит, делай в последний. Да, я же не отдала... – Потом. – Я понимаю, издержки, ну да. Дружба дружбой… – Я серьезно, Люб. – ...Но сейчас у меня нет денег. Я это должна сказать, сегодня ты ничего не получишь. Я хочу, чтобы ты знала. – Дурочка ты, – спокойно сказала Девушка. Молчание. Потом снова послышались эти громкие глотательные звуки. – Извини, – сказала Дама страшным, булькающим голосом. – Я такая овца сегодня... такая овца. Извини меня. Я неблагодарная старая сволочь. Убить меня надо. Вырвать язык. – Ладно… Давай. Другую. (пауза). Тихо, тихо… – Будь я на твоем месте, наверное, давно бы хлопнула дверью. Заперла бы тебя без еды, без воды. Чтобы думала, сволочь. Я вдруг подумал про Ольгу. Я давно не слышал ее, не ощущал присутствия. Наверное, она побежала домой. Папа сегодня придет раньше мамы, значит, наверное, она расскажет папе. Это было похуже, чем врасти в пол ногами. Они обе шумно вздохнули. Послышалось тонкое звяканье. – Ты в порядке? Люб? – Да… Да. Включи теле…визор. Я не могу, когда долго тихо.
« Телевизор». Я сполз на корточки. Спасения не было. Это не кончится. «Телевизор». Даже страх исчез, осталось одно отчаяние.
– …Дай мне свое лицо, – слабо, жалобно сказала Пиковая Дама, Люба. – Дай его потрогать. Мне надо… Я представил, как девушка отстегивает лицо – оказывается, это маска, и передает… Так делал Фантомас. Что бы на моем месте сделал Фантомас? Почему-то мне было неприятно вспомнить о Фантомасе. Они там говорили совсем бессвязно, плюс телевизор, я ничего не понимал. Мне уже было скучно, тоскливо слушать, понимать. – Давай, иди, я заговариваюсь... Вали домой. Спасибо, что ты такая дура… Обними меня, дуру, – пьяно сказала Пиковая Дама. – Ну... я позвоню вечером, – сказала Девушка тихо. Шелест одежды. – Все, иди… Я не хочу… Проваливай, дура. Не закрывай балкон!
Брякнула, открывшись, дверь балкона.
---
…Я осторожно выскользнул из-за угла, прижался к стене. В углу бормотал телевизор. В центре комнаты спинкой ко мне стояло кресло. Она сидела в нем, волосы рассыпались по спинке. На ней теперь был халат, лоскутом виднелись его пола и рукав, все в ярких цветах. Белели голые вытянутые скрещенные ноги. В комнате был приятный – сладковатый, но со свежестью, – запах. Дождь кончился. Балкон был открыт, занавеска нежно колыхалась.
Я двигался вдоль стены, по мере приближения к креслу невольно вжимаясь в нее, будто хотел выдавить стену, сделать ее округлой, чтобы быть все время на одинаковом, безопасном расстоянии. Она не шевелилась. У меня в кармане тикало время. На трюмо блестели стекляшки. На столе стоял стакан воды с четкими, прозрачными гранями. Я осторожно ступал вдоль стены. Я мог в два прыжка преодолеть остаток комнаты, до балкона, но мне хотелось выйти незаметно. И хотелось увидеть… Я видел ее постепенно, то есть сначала – рассыпавшиеся по спинке кресла черные волосы, потом профиль; оказалось, она чуть УЛЫБАЕТСЯ, – в профиль... Под очками мягкие, чуть отвисшие, как у мамы, щеки. Маленькая родинка. Белые ноги в узловатых венах, – так не вяжущиеся с образом Пиковой Дамы… Спокойные, покоящиеся руки с голубыми прожилками – одна на подлокотнике… Грудь мерно поднималась и опускалась. Яркие, жизнелюбивые цветы на ней двигались, оживали.
… Я завершил свою выдуманную, детскую полуокружность. Я стоял в шаге от балкона. Балкон был открыт, дальше был светлый вечер и банка с мокрыми окурками.
Она сидела уже всем лицом ко мне, в темных очках, вся в ярких, дышащих цветах. Возле стены, у балкона, на пестром коврике аккуратно стояли черные туфли и светлая трость. Медленно тикало мое-папино время. Из-под черных туфель подтекла, блестела мутная лужица… | 
Администрация // Объявления
