Летит троллейбус вдоль аллеи,
я в нём качу, собой болея,
а люди в жёлтом предвечерье
увлечены самолеченьем.
Картечью из мужчин и женщин
бульвар осенний изрешечен,
и каждый каждым перетружен,
а мне никто не нужен.

Я пассажирка понарошку.
Смотрю, задрав башку, в окошко,
в неколебимость водруженья
деревьев-головокруженья.

Белоглаз оскал кошачий,
утопил зрачок незрячий
в ослепительном свету,
раскрывая пустоту,
а она идет навылет
на меня, через затылок
схлынивает, подтопив
на лугах верхи крапив.
Я бегу, не убегая,
молвлю, речи не слагая,
неподвижна в рукопашной -
мне немножко страшно.

Увы, и сны развоплотимы,
как рядовая явь. Хотим мы
ответить что-то на вопрос,
который через сон пророс,
да вот поди-ка ты ответь
на облачную круговерть,
на дождевой промозглый прах,
на своеволье и размах
ветров, волнующих траву,
на взвившуюся синеву.
Вопрос, поняв, что он неясен,
убрался восвояси.

Троллейбус мчится, спотыкаясь,
а я, не двигаясь, кривляюсь:
нет лучше роли пассажира,
чтоб мысли в рифмах потранжирить,
отвлечься от житейских дрязг
и от желанья в сотый раз
к тебе закатывать светилом
вечерним на ночлег, мой милый,
чтоб жать потом лицо к платку и
бубнить тебе "тоскую".