Post coitum omne animal triste (лат.)*

Все началось с этой смс, которую я, казалось бы, ждал не менее полугода. Она стартовала новогодними желаниями (опосредованно – меня), финишировала приглашением в гости.

И все же старайтесь помнить о смерти.

Стол был накрыт в зале. А что делать, комнаты-то две. Вокруг стола находились: она, моя бывшая почти-теща, ее муж, их сын (вот он, кстати, привил мне желание иметь детей), дедушка и бабушка, словом все(!) и еще ее мальчик. Он гордо выпячивал на меня глупые карие глаза, чем, как, впрочем, и всем остальным, злил меня непомерно. Впервые в жизни мне захотелось плюнуть кому-то в улыбку, но он предусмотрительно положил голову ей на плечо и что-то мерзко замурлыкал на ухо, отчего мне захотелось плюнуть и в ее улыбку тоже. Стервец.

- Но послушайте, уважаемый, - вдруг вскричал человек с плевком на улыбке, - увольте, я не такой. Это вы меня впихиваете в свои жалкие строфы на туалетных клочках, извращаясь над моим образом. А я, между прочим, не позволю… Хлабысь. Уволил.

Следующая страница. (И не фиг сорить в моем произведении).

Я сел за стол. Естественно, напротив. 2008 сулил быть крысиным, а мне, как крысе, сие было на руку. Недодумав эту мысль, я занял место на углу, чем был доволен, а впоследствии и сыт. Он ворковал, она меня изучала, довольно скрупулезно, даже до неловкости. Впрочем, еще скурпулезней она меня изучала чуть ранее, встречая у двери и делая удивленный вид: «Ты пришел?!»

- А ты, млин, пригашала меня, чтобы увидеть сотовый отказ?! Изумительно извращенный подход к современным технологиям.

- Не хами.

- А ты не лезь в мой рассказ, как хочу, так и пишу. Хочешь, на следующей странице ты полюбишь оральный секс?!

- Нет, - сногсшибательно улыбнувшись, поцеловала меня в губы. В присущей ей манере, маниакально и зачем(?).

Следующая страница.

Камни катятся. Это тоже их свойство.

Ужин был вкусным с точки зрения кулинарии и скучным с точки зрения эстетики. Разговор я вел с ее дедом, человеком умным, образованным, статусным и с саксофоном, на котором иногда играл. Разговор был умным, образованным и о моем будущем статусе, просить о котором не хотелось, но приходилось соглашаться, когда предлагали. Жена деда улыбалась, ее дочь, в общем и целом, вкусно готовила, и я ей нравился, муж дочери всегда был лишним (хотя и не во всех смыслах этого слова), она (то есть она и есть) – все смотрела на меня, и в ее взгляде я различал гордость за мой лексикон, умения красиво, умно и неутомимо разговаривать о вещах, который меня недолго волновали. Из всего этого я делал вывод: все мне рады (ура!), она меня хочет (ура!ура!), а мальчик ее, даже сидя на одном с ней диване пребывающий в состоянии ниже ее на полголовы, только хлопает ресницами и не понимает, что вообще происходит. Впрочем, хочет ее.

Не смотрите в щели, может, нос прищемит.

Случайно столкнулись в коридоре, лбами, как обычно, как и пять или шесть лет назад, как и постоянно все последующие за ними пять или шесть лет(с). Случайно столкнулись прямо напротив двери в ее комнату, которая напротив большого зеркального шкафа-купе, а заодно – с прекрасным видом из зала сквозь щель, прилипшую к нам узкой полоской мутировавшего через вольфрам электричества. А в щели - его глаза, зажатые в ней, как ледокол во льдах Арктики, среди пингвинов и Амундсена. Я медленно потянул дверь за ручку, и щель стала захлебываться. Повинуясь невольной игре иррациональной сути вселенной, глаза его сжались в своих орбитах, силясь вырваться наружу, сдавленные зрачки сузились, и он взвизгло оповестил меня о непонимании им происходящего и какого хрена(?).

- Постой, - кричит он, смазливо тая лицом в моем воображении, - я не позволю тебе так со мной поступать. Я добрый, нежный и в постели…

- Вон, - обрываю его, - хотя спасибо, что напомнил. Затем пинком из повествования обратно в зал к запеченной форели и моей бывшей почти-теще, которая ему, конечно, теперь ближе, чем я ей.

Страница следующая.

Животные тоже люди.

Мы провалились в ее комнату, как будто это была клоака, - быстро и некрасиво. Так смывают в унитазе. Хлопнув дверь на свое место, я прижал ее к бездушному дереву, на что в ответ получил жадную охваченность гладко выбритыми (не для меня) ногами, рванул одежду и уже в ней, вдыхая грязь ее чужого (давно ли) тела, и кусая в кровь ее вытянувшуюся шею, слушал как долго, трепыхаясь, радуясь и оргазмируя, прыгает по ламинату пластиковая пуговичка.

- Ах, как во время. Такой символ подоспел. Спасибо, родная!

- Да какие проблемы, обращайся, только потом на место пришей. И помни: *ПОСЛЕ СОИТИЯ ВСЯКОЕ ЖИВОТНОЕ ГРУСТИТ

В дверь кто-то мощно стучал, явно стараясь вынести ее ударом плеча. В ответ мы с тупым рвением, выдавливая из себя последние истерично-конвульсивные, толкали ее с двойной силой незаживших и недолюбивших (допель херц) – обратно, но не очень долго. Все-таки давно не виделись. Получил ли задверный тип и толкатель сексуальное удовлетворение, мы решили не уточнять, и вышли через окно.

И, собственно, возвращение к эпиграфу. Он же эпилог.

Она стояла на выходе из подъезда, почти не одетая, замерзающая и дрожащая. Выглядело все это умопомрачительно мило и вот-вот ожидалось попробовать «заново все собрать». Но мне почему-то было глупо и несколько противно, а может даже гнусно. Она только улыбнулась и сострила: «Ты, наверное, злой сейчас, сядешь в «это-Феррари(?)-нет-это-Бентли(!)» и уедешь к красавице жене…»

- И детям: у меня мальчик и девочка. И зовут их Александрами. И никто на тебя не похож.

А затем я сел в Порше, запустил двигатель, печально и молча отвечая на ее печальный взгляд. Тихая, подлая и совсем человеческая грусть поползла по венам, бешено и невзначай простучала клапанами и, очистившись, стекла в артерии. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Я мучительно вжался в кресло, включил подогрев в контраст повисшей на ее носу длинной соленой сосульке. Затем, заранее отчаявшись понять для чего (не для нее ли?!), открыл пассажирскую дверь, перегнувшись через салон, и тут только заметил, что на меня с балкона четвертого этажа смотрят два обезумевших глАза, глАза леопарда, нарвавшегося не по своей воле на стадо слонов, и оказавшегося казненным путем посажения на слоновую кость. А за его спиной, довольно улыбаясь, не боясь пронзительно скрипящего в наших умах и ушах Борея, люди хлопали мне в ладоши. Ведь Новый Год жа!!!