Я лежал на пустоте и беззвучно наблюдал, Как котёнок-гололёд усмехнулся мне в висок. По дороге на костёр улыбалась Жанна д'Арк, А в кармане - пропуск в рай, карамелька на потом.
Как за тридевять широт по ту сторону стекла Вифлеемская звезда захлебнулась немотой. Белый всадник на реке расстрелял вупор закат, Закипела волчья кровь через годы напрямик.
А в распахнутых домах мирром пахнут образа: Газированная ночь. выгарает Вавилон. Вышло времечко за дверь, я остался наблюдать, Как котёнок-гололёд усмехнулся мне в висок.
Так вот, пока у меня всё это получалось, зима в Чистом Поле опять стала белой и безликая Морозная Персона возвратилась. Но возвратилась она уже не просто так, а в облике человеческой статуйной девушки с крыльями, которая была плачущим надгробным ангелом из дома-музея без двери. И, раз уж у безликой Морозной Персоны появилось лицо, то стала она личной Морозной Персоной. Когда личная Морозная Персона пришла в Чисто Поле и увидела, что я снимаю кино, то есть сплю, она сделала вот что: она меня разбудила. Я, конечно, проснулся и страшно обрадовался, что со мной теперь будет человеческая статуйная девушка, хотя она, по правде, и была личной Морозной Персоной.
Ты нелепа, как снег на Иванов день, Ты безумней Ван Гога в сто тысяч раз. И я знаю, что я - лишь живая мишень Под прицельным огнём твоих глаз.
И я чевствую беса в каждом ребре, Я меняю волков на послушных собак. Я, наверное, стал бы молиться тебе, Если бы знал, как.
Ты, нагая, идёшь по зелёным холмам, Ты кроишь свои платья из лунных лучей, Ты читаешь стихи на рассвете цветам И без слов понимаешь ручей.
И, в калачик свернувшись, уснула зима, Вьюга спрятала белый колючий язык. Каждый, кто тебя видит - тот сходит с ума, И я просто один из них.
Твои волосы пахнут, как ветер весной, Что несёт с континента тепло и дожди; Мои крепости тают одна за одной, И я этому рад. Почти.
А личная Морозная Персона, увидев, что я проснулся, молча сказала так: - Я тебе нравлюсь? А я в ответ промолчал: - Нет. - Это ещё почему? - возмутилась личная Морозная Персона - Потому - замолчал я - что мне нравится человеческая статуйная девушка, а не ты. Ты же - личная Морозная Персона. - Это правда - промолчала личная Морозная Персона - Хорошо. Раз ты так думаешь - пора идти. - Пора - промолчал я и задумался. Ведь вокруг было Чисто Поле, которое, пока зима становилась белой, уже опять стало грязным(испачканным снегом). Конечно, я родился с мыслью, что надо двигаться вперёд, но вот где тут перёд - не знал. Раньше это было всё равно, но теперь, когда у меня появился попутчик в виде личной Морозной Персоны, мне вдруг стало как-то не по себе. Поэтому я испугался и промолчал личной Морозной Персоне так: - Понимаешь, я родился с мыслью, что надо двигаться вперёд, а мой брат - с мыслью, что надо двигаться назад, что, конечно, всё равно. Но вот где тут, в грязном поле, перёд - я не знаю. А ты знаешь? Личная Морозная Персона задумалась. Задумалась она очень глубоко, примерно - по пояс. Но быстро. Поэтому сразу промолчала: - Я не знаю такого, да и знать не могу. Когда я иду по земле, мне не важно, где перёд, когда не иду - тем более. Я думала, что знаешь ты. Но я этого тоже не знал. Вот так и выяснилось: что безразлично двоим по отдельности, двоим вместе - далеко не безразлично. Даже наоборот. Личная Морозная Персона опять задумалась, но уже не так глубоко: примерно, по плечи. И промолчала: - Это может знать кто-нибудь, кто ни живой, ни неживой. Как говорят, "чёрт-те что, и сбоку - бантик". Но я никого такого не знаю. А ты? Я, конечно, знал такую человеческую бабушку, но к ней надо было идти назад, а я мог только двигаться вперёд. Так что это было всё равно. Я осмотрелся и увидел Снежные Машины, которые всё ещё отдыхали после вчерашнего снегопоедания и готовились к снегопоеданию сегодняшнему. Они-то и были - то что надо. И я промолчал: - Я знаю Снежные Машины, они ни живые, ни неживые. Значит, они точно должны знать, где перёд! И мы отправились к Снежным Машинам (это получилось потому, что вчера они остановились отдыхать передо мной, а то, что вчера было передо мной, я помнил).
Расплещет белым: мол, так и было... Солёным утром хлеба побило. А было нужно - на выдох звука, Тогда твой голос похож на руку. Тогда твой голос похож на знамя, В котором после и вечно с нами. Забиты снами глаза и память, А кто повыше, тому и падать, Тому и верить в цвета и числа, В которых ночью смешно и кисло. Звенеть ключами у самой двери, Когда "осанна" уже пропели. Гореть на вышке ладонью-знаком, Как страх от боли, как боль от страха, Как половодье осенней ночи, Смешавшей звёзды и многоточья. Назад не будет. Хватило б силы! Расплещет белым: мол, так и было...
Когда мы, я и личная Морозная Персона под видом человеческой статуйной девушки, подошли к Снежным Машинам, они, Снежные Машины, ещё отдыхали и потому нас не заметили. А когда заметили - сразу же стали принюхиваться, потому, что человеческая статуйная девушка была на самом деле личной Морозной Персоной, а, стало быть, у неё было полно всякого снега. А снег для Снежных Машин - самая необходимая вещь, потому что - еда. Самая старая Снежная Машина, с перегоревшим поворотником, хотела даже начать присматриваться и примериваться к личной Морозной Персоне под видом человеческой статуйной девушки, но я сразу остановил её вопросом: - Скажите, где здесь, в грязном поле, перёд? Говорят, вы знаете, где перёд. А то мы с человеческой статуйной девушкой уже совсем не знаем, где перёд. Вчера ещё немного знали, где перёд, а теперь уже совсем не знаем, где перёд. Где? Это был такой специальный вопрос, под названием: "уловка". Так что, самая старая Снежная Машина задумалась и забыла присматриваться и даже принюхиваться к личной Морозной Персоне. Когда же самая старая Снежная Машина подумала вволю, она сказала: - Я, конечно, знаю, где перёд. Я просто не могу не знать, где перёд, ведь это грязное поле на самом деле - наше гнездо, то есть "парк". Но я бы сначала что-нибудь поела. Например, вот эту человеческую статуйную девушку, которая пахнет снегом, и к которой я перестала принюхиваться, отвечая на твой вопрос. Но как раз вот этого я и не мог Снежной Машине позволить. Потому я этого Снежной Машине и не позволил, даже наоборот. Я сказал: - Что ж. Но сначала - посмотрите на пару моих значков. Самая старая Снежная Машина на это недовольно сказала: - Вот! Вместо того, чтобы съесть эту человеческую статуйную девушку, которая, по-моему, никакая не девушка, а просто Морозная Персона, я буду смотреть на твои значки, хотя ты и сам мог бы догадаться, что перёд всегда там, куда ты идёшь. - с этими словами самая старая Снежная Машина, а следом и все остальные Снежные Машины, которые уважительно молчали во время нашего разговора, уставились на влюблённую пару моих значков. Уставились, значит, они, а оторваться уже не смогли. Там, ведь, из-за какой-то лапы улыбаются. А Снежным Машинам никогда никто не улыбается: неживые про них ничего не знают, а живым Снежные Машины - всё равно. Потому все Снежные Машины и уставились на мою пару влюблённых значков, что для них это было невиданное зрелище. Уставились, значит, они и уже не могли оторваться. Зато оторваться от них смогли мы с личной Морозной Персоной. Сделали мы это так: взяли и ушли.
Как вставали-уходили не те; На прощание - полжизни вперёд... В глубине рукописных кассет - Только память-подорожник с обещанием вернуться В каждый нарисованный дом!
Словно липкая ладонь на плечо, Вечер - в шапку, только перекрестись, Станет ветром голубая свеча: Видишь, в щёлку из-под двери прорываются осколки Света, уходящего в нет!
Как вставали-уходили не те Вверх по горлу неапрельского дня... Это было или не было здесь... Только смех в пустом кармане превратился в осторожный Шаг из тишины в облака!
Когда мы с личной Морозной Персоной решили, что уже достаточно ушли, то остановились посмотреть, что же мы взяли. Оказалось, мы взяли с собой маленькую Снежную Машинку. Когда это оказалось, я так обрадовался, что даже испугался. Она, конечно, маленькая и знает, где перёд, но ведь она же Снежная Машина, а, значит, может захотеть съесть личную Морозную Персону, а этого никак нельзя было допустить. Единственное, что мне осталось - это её приручить. Так я боялся ещё некоторое время. Но потом взял себя в обе руки, и понял, что Снежную Машинку надо приручить. Тогда, как только я это понял, я приручил Снежную Машинку и стал придумывать, что нам с ней теперь делать. А Снежная Машинка в это время начала плакать и искать, что бы поесть. Она, правда, не стала принюхиваться к личной Морозной Персоне, ведь я её приручил, то есть - сделал ручной. И придумал: попросил личную Морозную Персону покормить Снежную Машинку некоторое время снегом, которого у неё было предостаточно. Личная Морозная Персона так и сделала. А когда она так сделала, Снежная Машинка начала расти, потому что, как и все Снежные Машины, ела снег и от этого росла. И росла до тех пор, пока не выросла. Тогда я попросил личную Морозную Персону перестать её кормить, а потом мы забрались внутрь нашей ручной Снежной Машины и ручная Снежная Машина стала двигаться. Вперёд? Вперёд. Нарисуй мне песню, Нарисуй мне горы, Нарисуй мне праздник у пустой дороги, Колокольный вечер У лесного пруда: Что-нибудь такое, где я не буду.
Закури, умойся, Разбросай свой бисер, Посмотри на праздник у пустой дороги. Поцелуй соседа: Он не верит в чудо - Что-нибудь такое, где тебя не будет.
Проще будет верить Во часы и даты, В безымянный праздник у пустой дороги, - Так светлей и чище Уходить отсюда: Что-нибудь такое, где никто не будет.
В леденцовый город Потерявших лица, В опустевший домик, На подводный остров, На прошедший праздник у пустой дороги, - Что-нибудь такое... Что-нибудь ТАКОЕ!
Иногда ручной Снежной Машине наскучивало просто так двигаться вперёд, и тогда она начинала рассказывать нам разные вещи из личной жизни, которые выдумывала сама. Например: "Не мечтая ни о чём, кроме яичницы, ты выходишь на кухню. На сковородке уже шкворчит масло. Ты открываешь холодильник и, минуя взглядом всё его содержимое, смотришь на них. На яйца. Тонкая скорлупа лопается, и два ярко-жёлтых глаза плюхаются на сковородку. В этот момент раздаётся звон разбитого стекла, и ты видишь, как на подоконнике бьётся в агонии птица, из глаз которой капают слёзы. Но от этого зрелища тебя отвлекает боль в безымянном пальце левой руки. Оказывается, один из двух сидящих на сковородке птенцов клювом ухватил тебя за него." Или вот: "Говорят, отрок Варфоломей, будущий Святой Сергий Радонежский, никогда не молился перед иконами. Вместо этого он смешивал молитвы с зерном, которым каждый день кормил диких странствующих голубей. Склевав молитвы вместе с зерном, голуби относили их в клювах прямо на Небо."
Мы спросили у ручной Снежной Машины: "А что такое яйца и отрок Варфоломей?". "Не знаю" - ответила ручная Снежная Машина. И ещё: "Я их никогда не видела". Тогда мы с личной Морозной Персоной сказали: "Говорят, в граде Константинополе, что неверные зовут Стамбулом, есть кипарисное древо высотой в 16 египетских локтей. Посадила его ещё равноапостольная царица Елена в тот самый год, когда обрела Честной Крест Господень. Древо сие, как гласит легенда, в ночь на Пасхальное Воскресение становится вдвое выше своей обычной высоты и остаётся таковым до тех пор, пока в Святой Софии трижды споют "Честнейшую Херувим…"."
"Ну и ладно" - сказала ручная Снежная Машина - "А что такое египетский локоть?" "А мы этого не знаем" - сказали мы - "Но вообще-то, это - локоть из Египта. В Египте вообще - сплошные локти". "А что такое Египет?" - спросила ручная Снежная Машина. "Египет" - сказали мы с личной Морозной Персоной - "Это такое место, откуда есть пять дней в каждую сторону". "Это правда?" - спросила ручная Снежная Машина. "Нет" - сказал я, но не по привычке("нет" я сказал просто так) - "А ещё там есть море". Вот так мы проводили время.
Время стекает по стенам, застилает небо водой. Каждый камень стремится быть воском, собраным дикой пчелой. Лето мёрзнет в ладонях - тише, не разбуди! Слово дракона стоит дороже, чем тигр в твоей груди. Времени больше нет!
Сталь пахнет сандалом, солнце двинулось вспять - Это хозяин высокой травы начинает играть: Он выходит за грань, И его не догнать! Времени больше нет!
Дым струится сквозь окна, тая на дне реки. Спящий дракон брызгами света коснётся твоей щеки. Позже кто-нибудь скажет, откуда движется дождь... Хозяин высокой травы уходит, Его уже не вернёшь! Времени больше нет!
Вемя стекает по стенам, застилает небо водой. Каждый камень стремится быть воском, собраным дикой пчелой. Хозяин высокой травы вернётся, Чтобы проститься с тобой! Времени больше нет!
Неожиданно ручная Снежная Машина сказала: - Всё! И сказала это ручная Снежная Машина так, что мы с личной Морозной Персоной сразу поняли: "Всё!". Даже хвостовой кошачий ноченосец за моей пазухой понял: "Всё!" На всякий случай я даже спросил так: - Всё? - Всё! - сказала ручная Снежная Машина. Ручная Снежная Машина всё время говорила потому, что была ещё маленькая (хотя уже большая) и не умела молчать. Снежные Машины вообще не умеют молчать, ведь они всегда маленькие, даже когда очень большие. Поэтому Снежные Машины всё время говорят. Даже когда едят снег. Чем говорят Снежные Машины - не понятно, но оно и понятно: поди их, машин, разбери! Вроде бы положено молчать, когда ешь. Это я ещё до рождения знал: это - правило вежливости хорошего тона. Потому, что когда ешь - не получится говорить. И наоборот тоже так же. А эти - вот пожалуйста, получается! И так - все машины, а Снежные Машины - в особенности. Я, конечно, решил, что как только выдастся свободная минутка (а у меня их не было, я всё время двигался вперёд при помощи ручной Снежной Машины), я сяду и научу ручную Снежную Машину молчать. Но как-то пока ничего такого не выдавалось, оттого, что ручная Снежная Машина всё время разговаривала. - Всё! - сказала ручная Снежная Машина - я хочу в море! - В море?! - спросили мы с личной Морозной Персоной. Особенно личная Морозная Персона спросила, ведь ей совсем не хотелось в море: там не бывает зимы. Если бы личная Морозная Персона вдруг попала в море, её бы сразу не стало, поэтому личная Морозная Персона очень не хотела в море, и промолчала об этом мне. - В море - подтвердила ручная Снежная Машина. - А ты знаешь вообще, что такое море? - спросила личная Морозная Персона. - Конечно - сказала ручная Снежная Машина - нет. Это - такое особое медленное небо, где едят коней. - Ну, вот и хорошо - с облегчением сказала личная Морозная Персона - Я-то уж думала, мне конец - сказала личная Морозная Персона - А так - ладно, это - совсем другое море, потому что оно - небо. Так сказала личная Морозная Персона. Тогда я высказался в том смысле, что "Да", и мы отправились в море, которое было - особое медленное небо.
Потеряла Небо ключи от дома: Бросила с балкона, - святое дело! - И родилась заново в весенний город, В мокрые дороги, в записные книжки, В танец мотылька на луче от фары, В звёздочку, упавшую за дальним лесом.
Не было прощаться, да и не с кем было, Выкатилось солнышко в подворотню. Небо собралась и закрыла двери - Двери научились молчать наружу. Проходила Небо через вечный город, - Город привыкал про неё не помнить.
В тысяче зеркал отражалась Небо, - Тысяча зеркал Небо не сдержала: Сорвало её, как ресничку с пальца, Только успевай загадать желанье!
Так родилась Небо в июньский полдень, В перекрёсток лета, в восточный ветер. Потеряла Небо ключи и слёзы, Чтобы навсегда оказаться дома.
Так вот, отправились мы в море, которое было - особое медленное небо. Мы, я и личная Морозная Персона, молчали. А ручная Снежная Машина принялась рассказывать про море. Было это так: "Море состоит из птичьих глаз и всякого такого. Море всё время растёт внутрь, то есть пускает корни в самого себя. Но море уверено, что это и называется: "двигаться вперёд". Из моря вышли все дороги и волосы. А вот Тот, о Ком Нельзя Говорить, ушёл в море и не возвратился". Вот так примерно это и было, но ручная Снежная Машина говорила прохладно и как по учебнику, а это было не так. Даже совсем почти наоборот. Тогда я сказал: "Говорят, что на самом деле море придумали Мы. Ещё до рождения. Не помню, правда ли это, но так говорит господин де Губертен, велосипедист, и все остальные. Мы тогда ещё не родились, делать Нам было тогда нечего, вот Мы и придумали море из птичьих глаз и всякого такого, в которое можно ходить. Ведь до этого в море ходить было нельзя, потому что его не было. Правда, Тот, о Ком Нельзя Говорить, пришёл и сказал: "Вы тут буддизмом занимаетесь, а надо - как раз наоборот", но Мы ему ничего такого не позволили. Мы ему сказали так: "нет", а потом ещё: "и всё тут". Тогда Он ушёл в море и стал Тем, о Ком Нельзя Говорить. С тех пор море почти всегда носит цвет растаявших листьев. Но иногда оно вспоминает свой истинный цвет и становится цвета жжёного снега". Вот как я сказал. А как только я закончил всё это говорить, то увидел впереди кого-то. Но это был кто-то не из тех кого-то, которые учили меня говорить, а так просто, кто-нибудь. Кто-нибудь стоял перед нами и голосовал нам остановиться. А ещё у него было что-то зелёное. Когда мы подъехали поближе, я понял, что это - человеческая девушка с зелёными волосами в которых обычно прячутся улыбки. И что ей очень нехватает рук. Даже так: рук у человеческой девушки с зелёными волосами вовсе не было. Зеленоволосая Безрукая Девушка стояла сама и голосовала остановиться нам. Но так как у неё не было рук, то голосовала нам остановиться она прямо так. Когда мы уже оказались около Зеленоволосой Безрукой Девушки, я попросил ручную Снежную Машину остановиться, высунулся из ручной Снежной Машины и спросил: "Что тебе вообще надо и от нас тоже?" Вот как я спросил. А Зеленоволосая Безрукая Девушка заговорила и спросила в ответ: "Мне, Зеленоволосой Безрукой Девушке, очень надо в море, и если вы как раз едете в море, то можно ли мне, Зеленоволосой Безрукой Девушке, отправиться вместе с вами в море, потому что мне, Зеленоволосой Безрукой Девушке, и правда, очень надо в море". Но спросила она так: "Можно?" А я ответил ей в таком духе, что: "Да, конечно". И стоило только мне это сказать, как Зеленоволосая Безрукая Девушка забралась в ручную Снежную Машину. А пока Зеленоволосая Безрукая Девушка забиралась, я успел рассмотреть её как следует. Выглядела она так: очень красивая, даже красивей, чем человеческая статуйная девушка. и мы стали двигаться дальше. Вперёд? Вперёд.
Открывает осень дверь и зовёт к себе домой, На зеркальные поля, на оранжевый рассвет. Нам останется взлететь и расстаять в синеве, Осень смоет все следы, скоро ляжет первый снег.
Звёзды, птицы и огни закружили хоровод С ветром пеной по реке на седьмые небеса, Замер синий светофор, оглянувшийся назад: Там, на самой кромке дней, догорают все цветы.
Дрогнул воздух хрусталём - покачнулся красный цвет, Он рассыпался в листву и попрятался в траве. На последнем этаже сшили тучи колыбель Для распаханной земли, для заплаканных ветров.
Дрогнул воздух ещё раз и рассыпался в стекло, Отразив последний взгляд убегающих коней; Нам уже их не догнать до рождения весны... Так чего ж нам горевать? Перекрёсток лета здесь!
Искры скоро догорят, день и год сменят места, Я отдам земной поклон белой дочери твоей, Чтобы вышла на крыльцо, чтоб закрыла нам глаза Белоснежным рукавом, чтобы стало нам теплей,
Расстелила нам метель, заварила крепкий лёд, Песню спела нам о том, как дороги замело... Нам останется взлететь и расстаять в синеве: Осень смоет все следы, скоро ляжет првый снег! | 
Библиотека // Объявления