Она была почти прозрачна. Огромные глаза на бледном лице с тонкими чертами. Иногда по чертам лица можно понять, любит человек радоваться или капризничать, улыбаться или хмуриться. У неё было лицо человека, который живёт со стиснутыми зубами. Но сейчас на этом лице было растерянное и немного испуганное выражение, которое бывает, когда решаешься наконец преодолеть себя, но ещё не знаешь, что с собой преодолевшим теперь делать. Возможно, она впервые вышла на улицу с синей розой в руках.

Обычно я стараюсь оставаться дома в День Синих Роз. Конечно, в этот день на улицах достаточно малопривлекательных мужчин, для которых этот праздник – едва ли не единственная возможность хоть как-то скрасить личную жизнь. Но не всегда получается за них спрятаться, и нет-нет да и наткнёшься на розу, протянутую тебе, и придётся придавать своему взгляду отрицательное выражение, потому что говорить «нет» словами почему-то существенно сложнее.

Сегодня спрятаться не удалось. Не удалось даже купить то, за чем я так опрометчиво вышел из дома. Хрупкая девушка с синей розой остановила меня тем же взглядом, которым в своё время Маргарита остановила Мастера, только цветы у Маргариты были жёлтые и означали другое. Девушка пока не протягивала мне синий цветок, но и не отводила взгляд, и я стоял а мой мозг никак не мог вспомнить, какой командой управляются мышцы шеи, отвечающие за отрицательное мотание головой.

Вечность истекла, и девушка, тряхнув чёлкой, шагнула ко мне и протянула розу. Всё ещё можно было отказаться и убежать, но мозг невовремя вспомнил команду для мышц руки – рука поднялась и на глазах у изумлённого меня взяла розу. Всё. Я стал участником праздника. Впервые в жизни я держал в руках синию розу, и вдруг представил себе, что это я выращивал белую розу, добавляя в землю йод, ждал и боялся этого дня, а утром срезал розу и шагнул в пустоту мира, который больше не был моим...

– Чего ты хочешь?

– Хочу почувствовать себя живой.

– Позволишь мне поучаствовать в составлении программы праздника?

– Попробуй...

Я взял её за руку и повёл к автостоянке. Не люблю ходить с женщиной под ручку, люблю чувствовать тепло её ладоней. Если она отбирает у меня свою ладонь, я становлюсь беспомощен, для меня становится проблемой даже перейти вместе через дорогу там, где нет светофора и приходится смотреть одновременно и на приближающиеся машины, и на внезапно бросающуюся в промежуток между ними спутницу.

На стоянке из всех машин мы выбрали самую мою и выехали в город, а потом и за город. Я включил Dio и набрал свои крейсерские 160 километров в час – дорога позволяла. Моя спутница выключила кондиционер, открыла окно и сделала музыку громче, чтобы перкрыть шум ветра. Я тоже больше люблю живой ветер, чем мёртвый кондиционер. В День Синих Роз на трассе редко встретишь инспекторов ГИБДД с радарами, поэтому дорогу до сворота мы пролетели на предельной скорости, которую я как водитель и машина как машина могли себе позволить. Потом мы тряслись по просёлку, пересекли железнодорожные пути, и наконец выехали на ДОСААФовский аэродром.

– Прыгала?

– Нет. Я боюсь.

– Зачем?

– Незачем. Ты прав. Но всё равно страшно.

Мы прошли традиционный инструктаж про то, как надо не забыть отключить автомат запаски, но не ранее, чем убедишься, что раскрылся основной купол. Потренировались спрыгивать с двухметровой высоты, чтобы ноги ошутили удар и чтобы не было соблазна приземляться на одну ногу или на носки – только но всю площадь ступней обеих ног. Не хотелось бы, чтобы девочка весь остаток праздника хромала или хуже того лежала в гипсе – именно девушки во время первого прыжка чаще всего выставляют вперёд одну ногу, чтобы красиво как со ступенек «сойти» с небес на землю. Это только кажется, что земля приближается очень медленно, на самом деле как раз, чтобы аккуратно встретить её двумя ногами – как при прыжке из окна первого этажа современной многоэтажки. А если новичок забывает отключить автомат запасного парашюта, то на полукилометровой высоте запаска раскрывается, и хотя с основным парашютом она перепутаться не может, но скорость падения возрастает, так как оба купола получаются под углом к земле.

И вот мы экипированы и готовы ко взлёту. Народу немного, кроме нас ещё трое парней-тинейджеров, все первый раз, но делают вид, что им всё нипочём. Только руки заранее на лямках парашюта, и это правильно – иначе вцепятся в край люка так, что втроём не отцепишь. Инстинкт самосохранения – сильная штука. Шагнуть самому получается не у всех, некоторые заранее предупреждают инструктора, чтобы если что – деликатно помог. А некоторые предпочитают вернуться на землю в самолёте, навсегда запомнив, как выглядит земля с километровой высоты, и как выглядит на фоне этой земли собственная нога, почти шагнувшая за край люка...

Мы рассаживаемся на скамеечке вдоль борта самолёта, и Ан-2 взлетает. Когда альтиметр показывает, что полукилометровая высота набрана, инструктор включает всем автомат запаски. И вот внизу километр, люк открыт, и дальше самолёт должен лететь без нас, а мы здесь по идее сходим. Первыми с почти цензурными воплями и совершенно без принуждения выпрыгивают парни. Пока самолёт делает круг, возвращаясь в прыжковую зону, мы готовимся. Она прыгает первой – инструктор пропускает её к люку и, выждав сколько-то мгновений, хлопает по плечу. Она видимо просто не чувствует этого прикосновения, и инструктор собирается хлопнуть её ещё раз, но как раз в этот момент она оборачивается, понимает, что пропустила хлопок и торопливо вываливается из люка, вместо того, чтобы сильно оттолкнуться ногой, преодолевая поток воздуха вдоль корпуса самолёта. Со мной первый раз было так же. Надеюсь, что она не испугается тому, что стропы над её головой окажутся перекручены, и она какое-то время не сможет поднять голову.

Прыгаю почти правильно, пережидаю несколько секунд свободного падения, дожидаюсь открытия купола, нахожу её купол, убеждаюсь, что всё в порядке, отключаю запаску, кричу ей, чтобы сделала то же самое, она в ответ кричит, что уже – и мы начинаем наслаждаться тишиной и безветрием – ветер на земле, а здесь мы внутри него летим, и нас несёт к прыжковой зоне, и жаль только, что так быстро – эти мгновения полёта хочется растянуть в вечность.

Приземление прошло почти благополучно, кроме того, что ей долго не удавалось погасить купол – ветер был на пределе допустимого для прыжков, и ей не хватало сил тянуть нижние стропы. Если бы была зима, её унесло бы по снегу до лесополосы, а так она просто дождалась меня, и мы вместе победили её нечаянный парус. Зато я впервые увидел на её лице что-то, похожее на восторг...

А потом была дорога домой, и крейсерская скорость 180, и темнеющее небо, и город в огнях. Мы бросили машину на стоянке почти на окраине города – начинался карнавал, время пешеходов. Мы снова шли, взявшись за руки, но теперь она меня вела – в праздник, в ночь. В свою квартиру.

Теперь она жила одна. А раньше она жила в этой квартире с мужем, а потом с мужем и ребёнком. ВИЧ-инфекцию привёз из командировки муж. Потом родилась дочка. Потом была борьба за её жизнь. Потом похороны и развод. Она даже не знала, жив ли ещё её бывший муж. Иногда она сомневалась, жива ли она сама. Но когда инфицированные женщины создали свой праздник, она посадила розу. Семена настоящих синих роз очень дороги, поэтому это была белая роза и йод. Несколько лет розы оставались несрезанными. Сегодняшняя роза стала первой, переехавшей из цветочного горшка в вазу с водой на столике возле кровати.

Уходя, я понял, что мы так и не спросили друг у друга, как нас зовут. Видимо, боялись услышать вымышленные имена. Не хотелось лжи. Хотелось просто почувствовать себя ещё живыми.